Мы заглядываем в некоторые закрытые камеры... В них мы видим девушек возраста 17-20 лет. Лица некоторых из них заплаканы, некоторые - откровенно наглые, а некоторые просто смотрят безразличным взглядом. Джон показал одну блондинку лет 20-ти. Она была задержана с наркотиками, но оказала сопротивление, и охрана вынуждена была применить наручники. Теперь она проведет здесь четыре дня, не снимая наручников. Мы смотрим в глазок. Девушка в оранжевом костюме и с цепями на руках и ногах лежит на своей койке... Мы понимаем, что система даст свои результаты. Эта девушка под страхом повторения наказания больше никогда не принесет наркотиков в школу.
Мы продолжаем свой экскурс. Для непонятных целей "наказания во время наказания" в тюрьме построено отделение для одиночного заключения. Оно находится еще ниже основной части. Спустясь по лестнице и пройдя через две толстые двери, мы попадаем в мрачную комнату со скамейкой и несколькими ящиками. Джон объясняет нам, что девушка, наказанная одиночным заключением, должна здесь раздеться догола и отбывать наказание в таком виде. По словам психолога, это унижение делает наказание более действенным. Затем ей сковывают руки, ноги и пристегивают поясную цепь, к которой пристегивается цепь, соединяющая наручники и ножные кандалы, ограничивая тем самым движения рук и ног. После чего ее помещают в тесную камеру.
Мы следуем за Джоном в такую камеру. В камере нет ничего кроме матраса на полу и маленького ведерка для определенных нужд. Вместо двери - решетка. Должно быть, это постыдное испытание для девушки школьного возраста - быть посаженной сюда голой, скованной как опасный преступник и открытой для взглядов проходящих мимо. Джон говорит нам, что сейчас здесь сидят две девушки, и мы можем на них посмотреть, но только не разговаривать с ними.
Мы проходим еще одну дверь. Тишина нарушается заперающейся за нами дверью. Тусклый свет еле освещает некрашеный бетон стен. Медленно мы идем дальше. Джон открывает передо мной одну из камер. Нехитрое помещение. Построив его из бетона, его "благоустроили", всего лишь, бросив сюда матрас. Чтобы дать нам лучше понять, джон закрывает каждого из нас в клетках и уходит на две минуты. Я представила себе, что я голая и закованная стою здесь в этом бетонном мешке... Очень хорошо, что Джон открыл решетку и освободил меня и моих коллег. Угнетает один только звук запирания и хлопания железных дверей... Мы подходим к клетке (а иначе ее не назовешь), предпоследней в ряду. Заглянув в нее, я чувствую, как моя кожа покрывается мурашками. Симпатичная девушка стоит посреди камеры босиком на голом цементе. Света в клетке достаточно, чтобы разглядеть ее обнаженное тело, которое она тщетно пытается закрыть скованными руками и я понимаю, каково это для молодой девушки - быть выставленной напоказ как обезьяна в зоопарке. В следующей камере почти тоже самое - также хорошенькая девушка сидит на матрасе пытаясь как-то закрыться от взглядов. Ее лицо испугано и видно как из глаз катятся слезы.
Мы возвращаемся обратно в раздевалку. Все мы шокированы увиденным. Неужели... Тут рация Джона издает хриплый звук и ему сообщают, что "новый гость на подходе". Джон, сделав короткий телефонный звонок, поясняет нам, что ему надо устроить новую заключенную в тюрьму, а также перевести блондинку в цепях, уже виденную нами в одной из камер, сюда, в изолятор одиночного содержания, так как, по распоряжению директора, заковывание в цепи в "нормальной" камере недопустимо. "Надо исправить ошибку" (!!!). Джон предлагает проследовать за ним.
Сначала наш путь лежит в центральный холл. Девятнадцатилетняя девушка с длинными каштановыми волосами в джинсах и белой футболке уже ждет в "гостевой". Руки скованы наручниками за спиной. После того, как мы входим, Джон снимает наручники с девушки и приказывает ей раздеться и сложить все личные вещи в ячейку камеры хранения... Стоящая перед группой журналистов голая девушка плача пытается закрыть лицо руками. Мне становится ее жаль, хоть я и не знаю, что она совершила и какое наказание для нее выбрано... После душа Джон выдает ей тюремную форму. Ее заковывают, выдают туалетную бумагу, гигиенические салфетки и кое-что из еды (в этом, как сказал Джон, единственное различие между мальчиками, которым и этого не дают, и девочками), и ведут в камеру. С лицом зомби она входит в камеру, осматривается и снова начинает рыдать. Мы еще некоторое время наблюдаем за ней в глазок. В это время Джон открывает камеру закованной блондинки и выводит ее. Девушка брыкается и пытается вырваться. Джон с одним из коллег тащат ее по корридору и лестнице к изолятору. Когда она понимает, что с ней будет, она начинает громко кричать и плакать, но это не действует на Джона и его товарища - они на работе (и работа, видимо, им по душе).
В раздевалке изолятора блондинке приказывают раздеться, но она продолжает плакать и зовет на помощь. Тогда Джон с коллегой берутся помочь ей и, снимая предмет за предметом, быстро раздевают ее. Джон поясняет, что эта "блонди-герл" должна наконец понять, что с ней не будут церемониться, и в конце концов ей придется сделать то, что от нее требуют, и что поблажек не будет ни для кого. Как только девушка раздета донага, на нее сразу одевают наручники и отвотят в блок "одиночек". Увидев клетки она опять начинает кричать. Кричать и разговаривать здесь было строжайше запрещено, и ее рот затыкают специальным кляпом. Теперь она может выражать недовольство только мычанием. Втолкнув девушку в камеру, Джон закрывает за ней решетку, и мы возвращаемся в раздевалку. Как сказал нам Джон, эта девушка должна пробыть здесь дня три, но, видимо за такое поведение ее срок продлят, и не один раз.
Вернувшись в здание школы, мы видим учеников, собравшихся в школьной столовой. Они завтракают, общаются друг с другом, смеются... Трудно представить, что каждый из них - потенциальный заключенный... Что ж, время покажет, как новые меры отразятся на преступности. В какую сторону повернется ситуация на улице и в школе?..
К вопросу о патиотизме политиков, призывающих прекратить усыновление российских детей за границу "Российские дети нужны отечеству"
Из доклада Human Rights Watch "Насилие над детьми, находящимися под опекой государства":
Разнообразные факты физического и психологического наказания в детдомах можно разделить на две категории. В первой категории - случаи, когда взрослые работники детдома с неофициального согласия директора сами бьют и унижают детей. Вторая категория - изощренный вариант первой, когда взрослые поручают воспитанникам детдома наказать кого-то из детей “всем коллективом”.
Некоторые взрослые работники российских детских домов подвергают детей жестокому и унизительному обращению: имеются сведения о том, что им:
наносят пощечины и удары кулаком,
суют головой в унитаз, сдавливают руку тисками;
допрашивая мальчика, сдавливают ему яички;
раздевают перед сверстниками; запирают в ледяном не отапливаемом помещении
на несколько дней;
вступают с детьми в сексуальные отношения;
отправляют в психиатрическую больницу в наказание за проступки, такие, как,
например, попытка побега
Говорят бывшие воспитанники:
· Эта воспитательница в моем детдоме была очень жестокая женщина. Раньше она работала в колонии для несовершеннолетних, и она очень любила бить детей. Меня она таскала за волосы. В моем классе была девочка, которую эта воспитательница хватала за волосы и била головой об стену. У той девочки тоже не было родителей. Еще у нас были очень бедные дети и дети беженцев.
· Когда я была маленькая, воспитательница совала меня головой в унитаз и била по заду, по бокам, по рукам. Сначала она била меня по руке - это когда я была еще маленькая, до девяти лет. Потом она могла взять тапок и ударить по губам. Тебя могли закрыть в спальне и держать там. И еще в наказание не давали есть.
· Сейчас самое худшее в жизни здесь - это воспитатели, особенно Светлана Петровна. И еще человек шесть или семь воспитателей такие же. Я видела, что произошло с Кариной Г. Она очень боялась воспитательницы и врала ей про свои отметки. Та сказала: “Если ты мне еще раз соврешь, я тебе рот фекалиями заткну!” Она еще раз соврала, и Светлана Петровна всю ее избила. У нее из
губы текла кровь. В другой раз, когда эта девочка попробовала закурить, то в наказание та же воспитательница затащила ее в душевую к мальчикам в одних трусах, чтобы ее опозорить.
· В другой раз Светлана Петрoвна сунула Валентина Т. головой в унитаз, когда он ушел с территории летнего лагеря в ближайший поселок. То же самое она сделала с Юлией Б., когда та пришла немного выпивши и решила пойти к воспитательнице и сказать ей, что она о ней думает. Воспитательница повела ее в душевую и сунула головой в унитаз.
· В одном питерском детдоме директор и воспитатель наказали мальчика за то, что он якобы украл гуманитарную помощь. Они заперли “вора” на складе инструментов, а потом засунули его руку в тиски и зажали там. Ему было очень больно, его пришлось отправить в больницу на “скорой помощи”. Другого мальчика из этого детдома директор схватил за яйца и сжал, а сам в это время
задавал вопросы.
· Другой пример. В феврале 1997 г. московский подросток, которого мы назовем Кирилл, обвинил персонал детдома в том, что они украли йогурт, предназначенный для сирот, а потом схватил пару упаковок йогурта и убежал в другую часть здания. Наказывали его за кражу йогурта три работника детдома: психолог, преподаватель домоводства и заместитель директора. Они выбросили его из окна первого этажа. Поскольку Кирилл пожаловался директору, последовавшее за этим наказание Кирилла является примером особого рода: ребенка публично подвергают унижению, раздевая догола или иным образом выставляя на посмешище перед сверстниками. Такое публичное унижение, видимо, уже много лет является “фирменным” наказанием в этом детдоме.
· Дети рассказывали, как учитель использовал наказание раздеванием в качестве грозного предостережения для всех детей. Учитель приводил всех в класс, потом заставлял провинившихся раздеваться и стоять перед открытым окном, а было очень холодно. Нескольких ребят так раздевали и заставляли стоять, а другие должны были смотреть на стоящих перед окном, чтобы дать понять, что и с ними может такое случиться.
· Директор и воспитатели не всегда наказывают детей сами. Они могут поручить старшим детям исполнить наказание. Одна из наших воспитательниц может прямо сказать: “А ну-ка, вы двое, подеритесь!” Они так делают когда в наказание, а когда и просто для развлечения. Или из чистого садизма. Еще пример. В наказание воспитательница Александра Калугина раздевала кого-нибудь из детей догола и заставляла встать на четвереньки, а остальные дети пинали его и садились на него верхом как на животном. Она была активная садистка. Эта же воспитательница позднее велела детям наказать одного из их сверстников, в результате чего этот ребенок получил травму. Об инциденте стало известно, и она уволилась из детдома.
Многие “обычные” административные меры, применяемые в учреждениях для детей с тяжелыми и средней тяжести заболеваниями, равносильны жестокому, бесчеловечному и унижающему достоинство обращению. На детей надевают мешки в качестве смирительных рубашек, их привязывают к мебели, без необходимости держат в кровати, содержат в помещениях без окон, отказывают в питании, держат в антисанитарных условиях, в неподходящей одежде, отказывают в необходимой медицинской помощи.
Полнный текст доклада: http://www.hrw.org/reports98/russia2/Russ98d-08.htm (на английском языке)
Перевод части доклада: http://amnesty.memo.ru/n18/chapter12.htm
Здравствуйте! Я недавно познакомился с одним парнем в поезде, он мне сказал, что пишет рассказы и исследует социальные вопросы детского воспитания. Он попросил меня рассказать про себя и свою семью. Выслушав меня, он хотел, чтобы я это же написал. Но я ответил, что не умею писать, и тогда он попросил у меня разрешения написать мою историю с моих слов. Впоследствии он мне ее прислал по почте, и я подтвердил все. Вот что получилось.
Итак, меня зовут Славик. Я живу в небольшом захолустном городе в Украине вместе с моим папой, мамой и братом-близнецом Денисом в двухкомнатной квартире. Мне 16 лет. Я и Денис были белокурыми мальчиками до 14 лет, а потом наши волосы стали темнеть, и сейчас они светло-каштановые. Папа работает преподавателем физкультуры в институте, мама учительницей младших классов в школе. Наши родители не ожидали появления сразу двух детей, тем более мальчиков. Поэтому живем мы скромно, без особого достатка, но средств на пропитание хватает и на летний отдых тоже.
Мой папа повернут на физическом воспитании, и когда нам с Денисом исполнилось семь лет, он предложил нам поиграть в одну очень интересную игру, которая называется Древняя Спарта. Мы тогда не понимали и не знали, что нас ждет. Главным условием игры было то, что выйти из игры было нельзя, и что она будет продолжаться долго. По малолетней глупости я с братом согласился. Да и отказаться тоже было нельзя, я так думаю. Своего папу мы любили, уважали и доверяли во всем полностью. Потом он нам рассказал о древней Спарте, какой там был строй и обычаи, какие там проводились соревнования и как воспитывали будущих воинов. Я с Дениской загорелся этой идеей, что мы тоже будем такими же сильными и смелыми, как настоящие спартанцы. Затем папа предложил придумать и принять общие правила, которым будем сами неукоснительно следовать. Впоследствии эти правила добавлялись на общем собрании семьи.
Первым правилом было закаляться физически. Поэтому я с Денисом должен был всегда, когда это возможно, стараться поменьше носить на себе вещей. Дома, если не холодно, мы должны ходить только в трусиках и босиком, хотя мальчики в Спарте вообще не имели никаких вещей и были все время голыми аж до 12-летнего возраста. Мы и так дома всегда ходили босиком и в трусах, поэтому с этим правилом быстро согласились. Во время приема душа мы должны обливаться холодной водой или вообще только ей и мыться. Купаемся мы с братом всегда вместе, чтобы меньше платить за воду, да и холодная вода намного меньше стоит.
Вторым неукоснительным правилом была хорошая учеба и поведение. Папа нам рассказал, что мальчиков-спартанцев, будущих воинов, наказывали розгами за всякие провинности. Он нас спросил, согласны ли мы принять это правило. До этого папа или мама нас только ладошкой по попе хлопали. Мы с Дениской замялись, по попе получать, тем более розгой, совсем не хотелось, но желание быть похожим на знаменитых воинов пересилило наши страхи. Тем более мы с ним учились уже во втором классе, а в первом никто из нас двоек ни разу не получил. Надо сказать, что учились мы не у мамы в классе, а даже в другой школе, потому как мама работала далеко от дома. И мы согласились на это правило, пообещав, что станем учиться еще лучше.
Со временем это правило обросло дополнительными требованиями и нюансами. Например, если кто-то в школе получал пару, то он должен был идти домой немедленно, не задерживаясь на гульки. Исключение составляло только посещение спортивных секций. Придя домой, двоечник должен был раздеться догола сам и приступить к изучению предмета, по которому схлопотал пару. Предложение получать наказание голыми мы с братом не сразу восприняли, но папа убедил нас, что это еще больше будет походить на обычаи и традиции древней Спарты, и мы согласились. Такому наказанному мальчику не разрешалось сидеть за столом - кушать он должен был стоя или на коленках перед столом, смотреть телевизор и тем более играть в игрушки или за компьютером. Комп у нас был один на двоих, старенький, стационарный, хотя родители приобрели для себя впоследствии ноутбук, но нам было запрещено им пользоваться. Приходилось делать уроки, стоя на коленках или сидя на корточках и писать на табуретке, которая до этого служила сиденьем. Такой образ жизни продолжался до тех пор, пока не исправишь двойку. А это можно было сделать только тогда, когда будет следующий урок по этому предмету. А он иногда бывал раз в неделю. Такая картина в нашем доме была не редкость, особенно в средних и старших классах, когда один может делать все, что ему захочется, после школы, играя за компом в трусиках, а другой, голенький, в коридоре на коленках за табуреткой учил уроки, надеясь исправить двойку. Наказанный должен был непременно находиться в коридоре, чтобы его можно было видеть со всех комнат, даже если никого дома не было. Выучив домашнее задание, по которому получил двойку, надо было продолжать делать другие уроки, тоже стоя на коленках или сидя на корточках. Непременным условием было то, что двоечник каждый день должен был не меньше часа непрерывно простоять на коленках за каждую полученную пару. На коленках надо было стоять смирно, не присаживаясь на корточки, не ерзая и не вставая. Если по каким-либо причинам приходилось вставать с коленок раньше времени, то потом надо было опять становиться и отсчитывать время с самого начала. Если час прошел, а ты еще не успел сделать все уроки, то можно было продолжать их делать, уже сидя на корточках, при этом можно было ненадолго вставать и ходить по дому по всяким делам. Если ты получил две пары, или первую еще не успел исправить и получил вторую, то ты обязан был отстоять на коленках два часа каждый день, пока не исправишь хотя бы одну пару. Сделав все уроки, наказанный мальчик должен был помогать по дому или сам управляться. Нам трудных заданий не давали, но подмести и протереть пол, убрать пыль, вымыть посуду, постирать и погладить свои вещи и начистить овощи для готовки мы умели.
Если вся работа была переделана, то можно было почитать книгу, но тоже сидя перед табуреткой на корточках. Нас с братом в таких случаях спасало то, что мы посещали очень много кружков и спортивных секций, которые необходимо было посещать. Сначала мы ходили в одни и те же кружки в начальных классах, а потом наши интересы разошлись. Я стал больше тяготеть к силовым видам спорта, Денька к таким, как гимнастика и атлетика. Но, даже если ты в течение недели и успел исправить двойку, и тебе разрешили надеть трусики и быть свободным во всех отношениях, в субботу провинившийся должен был идти в парк и нарвать себе лозин для предстоящей порки за двойку. Арифметика была проста, это тоже было одним из нюансов, с которым мы с братом так же согласились - за каждую двойку полагалось вытерпеть столько ударов розгой, сколько лет тебе исполнилось. Но это еще не все! Принеся домой розги, наказанный раздевался догола и становился в угол на коленки на столько часов, сколько двоек было получено в течение недели. На столько же часов провинившийся обязан был простоять и после порки в углу на коленках голеньким, предварительно убрав все ошметки с пола от розги. Если же был получен кол, то себе под коленки провинившийся должен был насыпать еще и гречки до и после порки, а также во время повседневного стояния на коленках, но такое бывало крайне редко. Руки можно было держать по швам до порки, после - только за головой, чтобы нельзя было руками успокоить ужаленную попку.
С парка надо было принести несколько лозин, минимум пять, папа выбирал из них на свое усмотрение. К ним тоже предъявлялись определенные требования, с которыми мы сами и согласились - они должны были быть гибкими, не ломаться при изгибе на девяносто градусов, не короче длины наших рук от плеча до кончиков пальцев и иметь толщину где-то с наш мизинец. Главным условием во время порки было не заорать. Если же это происходило, то нам полагалось получить еще дополнительные удары. Они тоже высчитывались по согласованным правилам. Если тебе полагалось, к примеру, семь розог, а ты на пятой заорал, то ты еще получал удвоенное количество от оставшихся, то есть еще четыре, а не две, итого получалось девять. Если мне было десять лет, и я умудрился схватить две пары в неделю, то мне полагалось двадцать ударов. Если я на пятнадцатом заорал, то мне еще всыпали десять. Если все же ты не перестаешь орать, то за каждый крик во время обязательных ударов тебе добавляют по аналогичной схеме. Во время дополнительных ударов кричать уже было можно, за это не накидывали еще дополнительных розог. При такой схеме мы терпели с братом изо всех сил. Нам разрешалось брать в рот что-нибудь, чаще всего свои трусики, чтобы легче было терпеть и не закричать. Но зато потом, нарыдавшись и отстояв в углу положенные часы, ты мог надеть трусики, мокрые от твоих слюней и соплей, и быть абсолютно свободным, если конечно ты успел исправить двойку в течение недели. Если же двойка была не исправлена, то наказание продолжалось, и наказанный мальчик оставался голеньким, пока не исправит двойку.
Такое правило о наказании за двойку впервые вступило в силу в нашей семье под новый год во втором классе, когда я получил первую в своей жизни пару и папа вечером, когда пришел с работы, подробно объяснил нам, что и как должно в таких случаях происходить. Тем же вечером я и остался голеньким и учил уроки на коленках, пока не исправил двойку через несколько дней, а в субботу впервые учился заготавливать для своей попы розги и получил их. Мы сначала сами честно это правило исполняли, даже если дома никого не было или были только мы вдвоем. Мы искренне верили, что таким образом закаляется наше тело и наша воля. Даже когда Дениска попал в больницу с желтухой на месяц и родители с работы поочередно ездили его проведывать, а я приходил домой сам и занимался домашними заданиями. Я очень переживал за брата, стал растерянным на уроках и получил пару, а на следующий день и вторую. Я тогда домой приходил сам, раздевался догола и честно отстаивал положенные мне два часа на коленках, занимаясь уроками, хотя дома никого не было. Когда кто-то из родителей приходил домой и спрашивал меня, сколько я уже отстоял, я честно отвечал, что стою уже полчаса, к примеру, и что еще должен отстоять полтора, хотя мог солгать, что отстоял уже почти все. Но я был честным, как и мой брат, и не умел лгать папе или маме, да и вообще никому.
Но, когда мы подросли, мы начали жульничать, и уже в классе пятом или шестом мы стали прикрывать друг друга. Придя домой с двойкой, мы уже сами не раздевались догола и не становились на коленки, а играли и забавлялись. Ближе к тому времени, когда кто-то из родителей должен был прийти домой, получивший двойку ставил свою табуретку в необходимое место, приносил учебники, тетрадки и все остальное и снимал трусики, но на коленки становился только тогда, когда слышался поворот ключа в замке. Родители, увидев такую картину, всегда спрашивали у провинившегося двоечника, сколько тот отстоял. Тот отвечал всегда по-разному, но при этом ему оставалось стоять всегда не больше 10-20 минут. У другого сына спрашивали - это правда? И тот всегда отвечал - да. Так нам удавалось водить за нос родителей больше года, но потом они купили себе ноутбук. Мы с братом сначала радовались покупке, но, как оказалось, напрасно! После очередного такого жульничества, когда Дениска стоял на коленках и его спросили, честно ли он все отстоял, а я подтвердил, то нас обоих позвали и отчитали, его за жульничество, меня за вранье. Оказалось, ноутбук записал все, что мы вытворяли дома, а мы этого не знали. Крыть нам было нечем, отпираться бесполезно - на видео были записаны все наши проделки с фиксацией времени. Мы понурили взгляд. С тех пор лафа для нас закончилась, ноутбук, стоявший в их комнате напротив двери, с которой, кстати, виден угол, где получивший двойку должен заниматься уроками на табуретке стоя на коленках, работал теперь беспрерывно, и нам запрещалось входить без лишней надобности в комнату родителей. Тогда мы с братом отхватили впервые ремня, да еще и вместе, да еще и не в субботу! Папа сказал нам, что за такое будет пороть нас до первой крови, как мальчиков-спартанцев на каком-то там алтаре. Но, подумав, изменил условие! Он приказал мне снять трусики и обоим лечь на диван таким образом, чтобы смотреть друг на друга, и сказал, кто первый закричит, тот получит еще десятку, а другой может встать, и стал пороть нас ремнем. Удары были сначала не такими болючими, как от розги, но со временем попка стала горячей, у меня, а потом и у брата полились слезы, терпеть было практически уже невозможно! В каком-то забытии сквозь слезы я заметил, что брат встал и ушел, а я получил еще обещанную горячую десятку! Я и сам не заметил, как заорал! Немного придя в себя и утерев сопли и слезы, я заметил брата уже стоящим на коленках в углу с руками за головой. Его попка была красно-синей, кое-где даже сизой, я не представлял тогда, что моя выглядела еще хуже. Сколько мы тогда отхватили - я не знаю даже, где-то после семидесяти я сбился со счета. Папа мне сказал присоединиться к брату в углу. Я проковылял и стал на коленки в угол возле брата. Папа тогда сказал, что если мы так прикрываем и выгораживаем друг друга, то это наказание мы теперь будем нести вместе до конца, пока мой брат не исправит двойку. И что с этой минуты будет только считаться началом наказания! Мы простояли вместе час и потом нас отправили в ванну и спать. Спали мы с братом в одной кровати, потому как на другую средств не было, да и ставить ее было некуда. Она была не большая, но две подушки и мы с братом там свободно влезали. Спали мы каждый под своим одеялом, но на одной простыне. Но через пять минут зашел отец, отобрал у нас одеяла и подушки, сказав, что мальчики-спартанцы вообще спали всегда голышом и только на циновках, а раз мы наказаны, то самое время и нам узнать, что это такое - спать без подушек и одеял.
Ту ночь мы проспали лежа на животах, отсутствие одеял было даже кстати поначалу, но ближе к утру стало зябко, и мы во сне обняли друг друга, чтобы согреться, и так и проснулись. Как назло, Денискина двойка могла быть исправлена только через четыре дня, после выходных. Все эти дни мы с ним вместе были наказаны. Приходили вместе домой, раздевались догола и становились напротив ноутбука на коленки делать уроки каждый возле своего табурета. И честно отстаивали так час, даже если уроки удавалось сделать быстрее. Потом убегали на тренировки. Родители к нам претензий не имели, когда вечером просматривали видео-отчет за день. Ночью мы спали без одеял и подушек, прижавшись друг к другу телами. Ближе к утру мы втайне от папы укрывались краешком простынки, на которой лежали. Что и говорить, в субботу мы с ним вместе, конечно же, и розог получили, причем по еще сине-красным попкам, от чего опять стали визжать как резаные, за что еще и добавочные отхватили. Было ужасно больно!!! Так нас отучили врать и жульничать. Ноутбук работал все время, даже тогда, когда никто не был наказан. Папа объяснил, что он исполняет роль охранного устройства, все снятое им видео отправлялось сразу на какой-то удаленный сервер, доступ к которому имели только родители, поэтому, если нас ограбят, то он запечатлеет лица грабителей. Было странно! Что у нас грабить-то? У нас с Денисом до сих пор нет простейшего телефона - даже перед сверстниками стыдно. На кровать денег не было, а на ноутбук нашли! Но перед нами они не отчитывались. Надеюсь, что ноутбук они купили не только для того, чтобы нас контролировать и караулить дом, а просто это оказалось удобным добавочным плюсом покупки. Да еще и осознание того, что видео с нашими голыми телами и выпоротыми задницами оказывались где-то в интернете, стало нас смущать. С тех пор мы, проходя мимо комнаты родителей, когда были наказаны и голыми, стали прикрываться ладошками, а становиться перед табуретками так, чтобы не было видно наших лиц и члена с яйцами. Хотя папу с мамой мы не стесняемся до сих пор.
Если кто-то из нас начинал болеть, то другого брата отправляли спать и делать уроки в комнату родителей, чтобы второй брат не заразился. Спать приходилось возле кровати родителей, потому как другого места просто не было. И, естественно, если ты в это время не исправил текущую двойку, то спать приходилось голеньким и без одеяла с подушкой.
Но, благодаря закаливанию, болели мы крайне редко. Днем двоечник тоже был обязан быть голым - как символ того, что мальчик наказан. Правда, спасибо родителям, если в дом кто-то приходил посторонний, нам разрешали уединиться в своей комнате, или даже надеть трусики, если нас кто-то хотел видеть. Даже если наказанный мальчик стоял в углу, когда кто-то приходил, ему разрешали перейти стоять на коленках в нашу комнату, но при этом стоять приходилось с самого начала. Это было на наш выбор - либо достоять остаток времени при посторонних, либо уйти в свою комнату и выстоять с самого начала. Хотя, стояние на коленках мы старались выполнить еще до прихода родителей домой, а мы двери сами никому не открывали. Кстати, нас приучали следить за своей одеждой - мы сами научились ее стирать, сушить и гладить, чистить свою обувь - это тоже было предметом контроля и наказания. Трусики у нас были только одни на каждого, у меня зелененькие, у Деньки - синенькие, поэтому, как только кто-то из нас становился объектом наказания, он сразу же их стирал, чтобы по окончании наказания одеть их чистенькими и сухими. Если мы не были наказанными, то нас заставляли их стирать по вечерам два раза в неделю - один раз в пятницу вечером, другой во вторник. Тогда приходилось спать голышом и идти в школу без трусов, если на утро они не успевали высохнуть. Папа также запрещал наказанному мальчику одевать их в школу, считая, что двоечнику они не нужны, а беречь их нужно. Мы их снашивали до нитки, понимая, как нелегко родителям нас накормить, не говоря уже о том, чтобы одеть. Нередко они были все в дырках, и хозяйство сквозь них бесцеремонно вываливалось наружу. Но для дома это было нормально. Лишь для плавания в бассейне нам купили плавки каждому, тоже разных цветов, и приказали их беречь. Мы их одевали лишь в бассейне, а из дома и домой зачастую шли без трусов, в одних шортах или брюках.
Лето для нас было сплошным праздником. У нас была дача, где мы всей семьей и проводили все лето, тикая от душных улиц города. Мы с Дениской все летние каникулы и жили у дедушки на даче, пока его не стало, когда нам было десять лет. С тех пор раз за лето родители стали нас брать с собой на море. Тогда я и увидел его в первый раз. Так как денег у нас было не много, то до Азовского моря мы добирались электричками восемь часов и селились в своей палатке на берегу. Продукты привозили свои с дачи, ловили рыбу и мидий, чтобы пропитаться, воду брали с местного родника - ух и холоднючая же она была! Так дикарями мы и жили пару недель недалеко от городского пляжа. Когда я впервые увидел море - радости моей не было предела! Такое большое, сверкающее на солнце - эта картина меня завораживала. И огромный широченный песчаный пляж. Странно, но я отчего-то в детстве думал, что все люди в море купаются голышом, как в ванной, но когда я увидел, что все люди купаются в плавках, я был в недоразумении! Плавок-то я с собой не взял, на мне были только застиранные дырявые трусики под шортиками, как и у моего брата. Мы спросили - а как же нам купаться? Родители сказали - ну, не в трусах же рванных. Разбив палатку в тени дерева, мы с Денькой долго мялись, не решались снять шортики с трусами, ведь кругом все люди, даже малыши, купались и загорали в плавках. Но потом жара и желание окунуться в такое огромное и ласковое теплое море пересилило нас. Мы подобрали момент, когда никого поблизости не было, подошли к кромке воды, оглянулись, сняли шорты с трусами и, прикрываясь ладошками, бросились в воду! Восторг переполнял нас, мы чувствовали море, и оно чувствовало нас, мы купались и резвились, брызгались и ныряли! Вдоволь накупавшись до гусиной кожи на теле и когда наши членики стали крохотными, а яйца спрятались глубоко внутри нас, мы вышли на берег погреться и не сразу осознали, что стоим голыми посреди других одетых людей - настолько наши чувства и сознание переполняли эмоции. И к нам стало доходить, что на нас решительно никто не смотрит. Мы переглянулись, озираясь вокруг - никто на нас пальцем не тыкал и не смотрел в нашу сторону. Надеть рваные трусики на мокрое тело мы не решились на пляже при всех и, подобрав наши шмотки, побежали к палатке, прикрываясь ладошками снизу. Мама дала нам по полотенцу вытереться и отправила на солнце греться. Мы вытерлись и легли на полотенца животом вниз. Через полчаса, проведенных на солнце, мы заметили, что наши писюны стали большими и набухшими, а яйца низко провисали, но мы уже этого почему-то не стеснялись. Что и говорить, через час мы уже без зазрения совести побежали голышом через весь пляж к воде, даже не прикрываясь ладошками, а держась за руки. За две недели мы ни разу не надели и нитки на себя и загорели как чертенята. За это время мы успели подружиться с такими же ребятами - вместе плавали и ныряли, по утрам ловили рыбу, а днем и вечером собирали мидий. Они рассказывали о себе, мы о себе, общались на разные темы о своем, пацанячьем. Правда, они были всегда в плавках, но нас это не смущало.
Родители же тоже всегда были в купальниках. Это было самое клевое время нашего детства. С тех пор мы каждое лето приезжали на это же место. Мы с Дениской по приезду всегда стеснялись только первую половину дня, а потом две недели проводили беззаботно и весело, загорая и купаясь, веселясь и гуляя голышом. Этим летом мы тоже там отдыхали две недели, правда, несколько лет назад мы стали отходить чуть подальше, чтобы я и Денис не стеснялись отдыхать голыми.
Остальное время наших летних каникул мы всегда проводим на дачном участке всей семьей. Мы с Денисом днем ходили на местную речку купаться и загорать, утром и вечером помогали родителям на огороде поливать и пропалывать грядки. На даче мы были всегда в трусиках, даже когда бегали в магазин на другой конец садового общества за хлебом. Мама нам трусики регулярно штопала, потому как они были старенькие и часто рвались от наших приключений, а покупать нам новые летом на дачу не было смысла - мы бы и новые порвали бы так же. У нас росло множество различных деревьев, мы любили по ним лазить, и есть их плоды прямо на ветках. Но нам как-то приглянулся соседский персик - его плоды были огромными и сочными даже на вид. И вот, нам тогда было уже по двенадцать лет, мы решили наведать это соседское дерево. Выследив, когда ближе к вечеру сосед уйдет с участка, мы перелезли через забор и забрались на это дерево. Едва сорвав по плоду и укусив их, мы увидели, как сосед заходит опять на участок через калитку. С испугу мы бросились спрыгивать с дерева и тикать и умудрились при этом поломать плодоносящую ветку. Со страха мы переметнулись через забор и кинулись прятаться в дом. Сосед это все заметил, и мы даже потом слышали, как он ругается на нас за поломанную ветку. Мы не придумали ничего лучшего, чем спрятаться в шкафу.
Оттуда мы и услышали, как пришел сосед и рассказал все нашим родителям, которым не составило большого труда нас отыскать. Вытянув нас за уши во двор, он стал перед соседом нас отчитывать и ругать. Мы стояли, потупив головы, с опущенным в землю взглядом. И сосед, и папа на нас некоторое время кричали, но потом папа спросил, знаем ли мы, что мальчиков-спартанцев беспощадно секли за воровство, вернее не за то, что они воровали, а за то, что попались на этом. Что и сейчас садят в тюрьму только тех, кто попался, а не тех, кто ворует. Папа был зол. Он кричал, что не потерпит, чтобы воры росли в семье. А сосед причитал, зачем же мы ветку сломали, мол, попросили бы, я бы вам и так с радостью дал бы персиков, что выпороть бы вас следовало бы. Потом папа сказал:
Ну что, негодники! Будем тогда вас по-спартански отучать от воровства. Идите, готовьтесь!
И мы побрели к ближайшему кустарнику, прекрасно осознавая, что порки не избежать, хотя сегодня была не суббота, когда нас обычно секли розгой за всякие проделки, случившиеся в течение недели. Нарвав для себя лозин, мы направились в дом.
И куда вы собрались? - спросил папа.
Ну, это... в дом. Там же будешь нас пороть?
Как тут? Тут же не на чем лежать, как ты будешь нас пороть?
Вы же любите по деревьям лазить, ветки ломать, вот на дереве и получите порку!
В это момент впервые наш взгляд был оторван от земли, и мы удивленно переглянулись с Дениской друг на друга, не понимая, что папа имеет в виду.
Как это? - недоумевающе спросили мы в один голос.
Как всегда, молча! И пусть только кто-нибудь из вас попробует заорать - запорю до смерти! А теперь прыгайте вон на ту ветку, цепляйтесь за нее крепко руками и висите.
Мы отдали розги папе, а сами подошли к указанной ветке и уже собрались подпрыгнуть, но он нас остановил.
А трусы за вас я буду снимать?
Мы с изумлением взглянули на папу, потом на соседа. Краска стыда залила наши уши и лица.
При соседе? Ну, пап...
Снимайте, снимайте, воровали-то вы у соседа, а теперь его стыдитесь? Лучше бы вам воровать было стыдно!!! Тоже мне, а еще хотите называть себя спартанцами! Там дети вообще не знали, что такое одежда, и пороли их почаще, чем я вас!!!
Опустив глаза и отвернувшись к соседу спиной, мы сняли наши трусики, бросили в траву и, подпрыгнув, уцепились руками за ветку дерева.
Спиной мы чувствовали, что сосед не спускает с нас глаз. Он, наверное, и не подозревал, что нас так легко могут выпороть за такое. Долго нам ждать не пришлось - первые удары были, как всегда, сильными и жалящими. Плохо еще было и то, что папа не сообщил нам, сколько ударов мы заслужили, а в правилах такого пункта тогда еще не было. Но мы терпели, стиснув зубы. Выдав каждому из нас первую двадцатку, папа остановился и предложил соседу тоже всыпать нам за поломанную ветку, но тот, на наше счастье, отказался и вообще собрался уходить. Приказав нам висеть дальше, папа пошел проводить соседа, извиняясь перед ним за нас. К нам долетели обрывки фраз, в которых папа обещал, что такого больше не повторится и что мы после завершения наказания сами придем перед ним извиняться. Они еще долго о чем-то разговаривали возле калитки, так что наши задницы немного успели отойти, но зато руки уже изрядно устали. Я собирал последние силы, чтобы не сорваться с ветки. Я уже молил Бога, чтобы папа поскорей пришел, завершил порку и разрешил нам спуститься с ветки на землю. Наконец, папа пришел и всыпал нам еще каждому по десять. Никто из нас не заорал, было только слышно учащенное дыхание, сопение и мычание. Все мое тело и брата было мокрое от пота. Наконец, папа разрешил нам отпустить ветку и прыгнуть на землю. Приземлившись, мы не знали, что нам делать. Обычно после порки нас посылали в угол стоять, но не стоять же на дереве или на земле на коленках, и мы ждали, что нам скажет папа. Однако к своим попам мы притрагиваться не решались - это было запрещено, и мы стояли по стойке смирно! Наконец, он сказал, что в угол нас сейчас ставить бессмысленно и что нас ждет другое наказание. Мы замерли в ожидании.
Берите каждый по пустому большому мешку и бегом сбегайте и наполните доверху их крапивой!
У нас аж рты пооткрывались! Зачем столько крапивы? Мы слышали, что ей иногда тоже наказывают, но для этого нужен только пучок для каждого, не более. Пока мы так раздумывали, папа нам крикнул, чтобы мы поторапливались. Подобрав наши трусики, мы собрались их одеть, потому как за крапивой надо было идти через полпоселка за окраину, но папа подошел к нам, выхватил их и сказал:
Мальчикам-спартанцам не положены трусики, тем более наказанным!
А как же мы пойдем-то? Голыми? Через все дачи?
Сумели к соседу пробраться, сумеете и за крапивой! Тем более уже почти стемнело! И быстро чтобы - одна нога здесь, другая там!
Схватив мешки, мы помчались к калитке. Выйдя на улицу, мы осмотрелись. Никого не было. Но чтобы нас голых не увидели через заборы, мы обернулись мешками как набедренными повязками и побежали на окраину. Надо сказать, что это оказалось не так просто! Мы ничего не взяли с собой, и нам пришлось ее рвать голыми руками. Это было ужасно больно - она жалила наши руки и ноги, касалась наших тел. Кое-как набрав два мешка, мы направились назад. Прикрываться уже было нечем и, чтобы как-то скрыть свой срам, мы несли мешки впереди себя, обняв их. Они были почти с наш рост. Уже порядочно стемнело, и нас никто не увидел. Если попадались встречные люди, то мы прятались под кроной деревьев, присев за нашими мешками. Придя домой, папа нас уже ждал, держа наши трусики в руках. Поставив мешки под тем же деревом, где мы получили по нашим голым попам розгой, мы встали смирно в ожидании дальнейших распоряжений, держа руки по швам.
Чего стоите, любители полазить по чужим деревьям? Цепляйтесь опять за любимую ветку. Но только теперь лицом ко мне.
Мы подпрыгнули и уцепились опять руками за ветку дерева. Папа продолжил нам объяснять.
Вы знаете, что мальчики-спартанцы всегда спали голышом на грубых циновках, которые делали своими руками? Циновок я вас заставлять делать не буду - вы уже и так приготовили себе ложе. Чтобы не замерзнуть, они прижимались плотно друг к другу, а если становилось совсем холодно, то они хлопали свое тело крапивой, чтобы согреться. Сегодняшнюю ночь в качестве наказания вы проведете под деревом, а чтобы вам не было холодно, я разогрею ваши тела крапивой! Все понятно?
Мы промычали в ответ. Деваться нам было некуда, папа был очень зол на нас, да и мы понимали, что сильно провинились. Тем более такого испытания нам еще не доводилось проходить, и нам было даже, в некоторой степени, интересно. Папа открыл один из мешков и нашими трусиками вытянул хороший пучок крапивы. Наши руки и ноги уже были обработаны крапивой, пока мы ее рвали. Папа обошел нас сзади и стал бить по нашим ужаленным розгой попам. Мы молчали, хотя и было дико больно. Не проронить ни звука было, как всегда, главным условием во время любого наказания - нам этого уже повторять и объяснять не надо было. После наших поп он стал хлестать наши спины. Она легче переносила жалящую боль крапивы, хотя стебли перегибались через наши тела и жалили бока и живот. Потом папа опустился ниже наших поп и стал обрабатывать бедра и ноги сзади. Мы стали вертеться и трепыхаться. Когда наши ноги выделывали танец боли, крапива умудрялась жалить и в наши дырочки. Это было адски больно. Доставалось и яичкам, и свисающим членикам, от чего они начали дико чесаться и раздуваться. Горело и чесалось почти все тело, но мы стойко терпели и не орали от боли, лишь изредка вздыхая и мыча. Потом папа обошел нас и встал перед нами. Наверное, увидев слезы на наших глазах, он сжалился и всего пару раз легонько ударил по ногам спереди и животу. Мы боялись, что он начнет сейчас хлестать и наши бедра спереди, и тогда сильно достанется и нашим яичкам и писюнам, которые уже стояли как солдатики с открытыми головками - а это было бы больнее всего. Но он этого не сделал. Кинув измочаленный пучок крапивы под нас, он потом оба мешка высыпал тоже под наши висящие ноги и разровнял крапиву равномерно по кругу где-то на пару метров.
Провисите еще двадцать минут, потом можете слезать. Но дальше, чем лежит крапива, вы выходить не должны. Спать сегодня ночью вы будете на ней, как настоящие мальчики-спартанцы! Посмотрим, достойны ли вы такой чести так называться. Если кто-то ослушается, то каждый из вас получит в два раза больше, чем сегодня уже получил!
Мы провисели, наверное, даже больше, чем двадцать минут, потому как часов ни у кого не было, да и опять чувствовать на себе ненавистную крапиву не очень-то и хотелось. Так, провисев, пока хватало сил, и руки уже совсем нас не держали, мы вместе спрыгнули с ветки и приземлились на крапиву. Ноги сразу опять обожгло. Мы подумали, что если стоять и не двигаться, то крапива нас не так сильно будет жалить. Так мы простояли в центре круга из крапивы под веткой дерева, наверное, еще пару часиков, пока нас не стало конкретно тянуть в сон. Кругом уже стояла тишина. Но мы видели, как из окна нашего дома за нами иногда мельком посматривали. Поняв, что стоять мы больше не в силах, мы решили попытаться лечь в крапиву и уснуть. Мы перед этим захотели пописать, но идти в туалет не решались. Тогда мы, отойдя на край круга из крапивы, стали писать, стараясь поссать как можно подальше, чтобы и запрет не нарушать, и в моче своей не спать. Затем, став в центр и обнявшись, мы медленно стали опускаться на крапиву. Сначала на корточки, а потом и на попу. Крапива обожгла наши больные зады, но не так сильно, как во время порки. Медленно мы стали ложиться на спину. Опять волна боли пробежала по всему телу. Но, если не ворочаться, то боль через время проходила. Так мы и уснули на спине, не ворочаясь и держась за руки. Но когда во сне ты неосознанно поворачивался на бок или живот, то крапива опять давала о себе знать, и ты просыпался от очередной волны боли. Так и была проведена эта кошмарная ночь, в которую мы почти не спали. Надо сказать, что нам действительно не было холодно, мы даже не прижимались друг к другу. Мальчики-спартанцы правильно делали, что согревали себя крапивой, это позволяло им не замерзнуть и выжить в экстремальных условиях.
Утром оказалось, что наши родители тоже не спали почти всю ночь, переживали за нас, но отменить наказание не решились в воспитательных целях. Они смотрели за нами и даже несколько раз приходили проведывать, но мы этого не заметили. Когда взошло солнце, мы проснулись и увидели папу на стуле возле нас, ждущего нашего пробуждения. Он спросил нас, как мы себя чувствуем, мы ответили, что хорошо. Жаловаться, как мы понимали, было не в обычаях мальчиков-спартанцев. Он нам сказал встать и подойти к нему. Мы встали и подошли. Он осмотрел каждого из нас с головы до ног, смахнул прилипнувшие листочки крапивы и ощупал все тело каждого. Затем отправил обоих в душ. Холодная вода остудила наши тела, но они по-прежнему продолжали местами чесаться. Мы терли наши руки, ноги и спину, но к попе не притрагивались, боясь нарушить запрет. После душа мама намазала наши красные спины, попы и ноги сзади какой-то мазью и позвала завтракать. За ночь краснота с других мест почти прошла, и больно было только сзади, так как мы лежали почти все время спиной на крапиве. После завтрака папа сказал, что нас ожидает последнее испытание. Мы должны были пойти и попросить прощения у соседа за вчерашнюю выходку. Он нам рассказал, какие слова говорить и как стоять. Извиняться мы должны были перед соседом стоя на коленках, держа руки по швам и глядя ему в глаза.
Мы понимали, что извиняться придется, но как-то позабыли об этом. Родители встали из-за стола, а мы с коленок, и убрали все, и помыли посуду. Мы мялись в нерешительности, не зная, что нам дальше делать. В квартире в городе в таких ситуациях мы обычно могли почитать на корточках, пока другого дела не было, а на даче нас так впервые наказали. Так, стоя на кухне, мы дождались, пока пришел папа и послал нас к соседу извиняться. Опять краска стыда залила наши лица. Идти к соседу голыми было почему-то все равно стыдно, хотя он нас вчера уже достаточно разглядел голеньких. И мы поплелись, опустив глаза в землю. Следом за нами недалеко следовал отец. Выйдя с калитки, мы посмотрели по сторонам, чтобы нас голых никто из посторонних не видел, и зашли в калитку соседа. Невольно мы прикрылись ладошками спереди. Постучавшись в дверь, нам открыл сосед.
Это... простите нас... - ком стоял в горле, говорить было не возможно, губы пересохли.
Вдруг из-за спины мы услышали цыканье отца. Посмотрев в его сторону, мы поняли, что забыли опуститься на коленки. Тогда мы с братом вспомнили, как должны себя вести во время извинения, и вместе стали прямо на пороге на колени, руки развели и держали вдоль туловищ. Самым трудным оказалось смотреть ему в глаза.
Простите нас, пожалуйста, - в один голос стали говорить мы, - мы бо... - вдруг за спиной соседа показалась девочка, его внучка, лет пятнадцати. Ее вчера не было, значит, она приехала только сегодня утром и даже еще не успела переодеться в дачную одежду.
Кто там, дедушка? - спросила она, выходя из-за его спины.
Да вот, внученька, озорники вчера персики надумали воровать, да еще и ветку сломали! Вот, пришли извиняться.
Пока ее дедушка говорил это, она остолбенело смотрела на нас, не отрывая взгляда, а мы на нее. Опять наши ладошки сами прикрыли наши членики спереди. Наши лица стали красными как рак, а уши загорелись так, что нам казалось, что с них сейчас повалит дым. Так, наверное, мы простояли секунд пять, но для нас это показалось вечностью. И лишь подзатыльник отца привел нас в чувства.
Ну, чего замолчали? Давайте уже извиняйтесь и дело с концом.
Кое-как пересилив себя, опустив опять руки и пролепетав не сложный текст извинения, глядя на соседа, нам разрешили идти домой. Встав и опять прикрывшись спереди ладошками, мы рысью помчались домой. Дома мы были в каком-то наваждении. То ли от того, что не выспались, то ли от перенесенной боли и переживаний. Мы бродили по саду и дому, не зная, куда себя деть. Ближе к вечеру папа нас спросил, почему мы еще голыми ходим, ведь он сказал, что это будет последнее, что мы должны были сделать. Мы переглянулись и, найдя свои трусики, надели их.
Так для нас тогда обернулась попытка кражи, и так нас с братом отучали от воровства. Мы дали сами себе и друг другу клятву, что больше никогда в жизни не будем воровать.
После публикации о 8-летней гимнастке Анжеле Нурзалиевой , над которой тренер вместе с другими воспитанниками издевались в спортивном лагере («Раздевайся догола и вставай в вертикальный шпагат» , 23 сентября), в редакцию посыпались сотни писем читателей. Было среди них и такое: «Вот вы пишете про спортивную школу. А у нас в детском саду детей раздевали на виду у всех, чтобы наказать за непослушание...» Затем пришло еще одно письмо на эту же тему. Затем еще. И еще. Из разных городов. С жуткими подробностями. Выходит, «наказание унижением» прижилось в наших детских садах? Вот одно из таких писем. Прислано Ириной Витальевной (фамилию мы по понятным причинам изменили) из Калуги :
«...Мой Никитка ходит в сад с года и семи месяцев. Бабушки у нас работают, оставлять его было не с кем. А тут еще везение - группу малышей взяла симпатичная воспитательница Рита Викторовна. Она очень по-доброму занималась с детьми, старалась следить за всеми. И это несмотря на то, что в нашей группе нянечки не задерживались, и воспитательнице нужно было и свою работу выполнять, и зачастую нянечкину.
Никитка в сад всегда бежал с удовольствием - там у него друзья, там весело. А в старшей группе вдруг заартачился - стал закатывать истерики по утрам, дулся, замыкался в себе. Я думала: это он так свой характер проявляет, и тащила ребенка по утрам в группу, несмотря ни на что. А он приходил из садика и плакал. На вопросы отмалчивался.
Через несколько дней подруга, которая тоже водит дочь в этот детский сад, мне сказала, что Никиту воспитательница заставляет стоять голым на подоконнике во время тихого часа. Это ей дочка шепнула. Тут уж я поговорила с Никитой и заставила все рассказать.
Оказалось, наша Рита Викторовна ушла в октябре в декрет. Вместо нее взяли женщину постарше - лет сорока - Елену Семеновну. Она была пожестче, больше требовала дисциплины. Нам, родителям, это даже понравилось: перед школой хорошо, чтобы дети к правильному режиму привыкали. А Никита мой со своим характером - ест только то, что ему нравится. Как-то за обедом он отказался есть суп - он был с рисом, а Никита рис не любит. Котлету тоже поковырял и оставил. Елена Семеновна на него несколько раз прикрикнула, чтобы он доедал, а он отказался.
Тогда она схватила Никиту и начала при всех раздевать. Рубашечку отдала Мише, потому что тот всегда хорошо ест и слушается. Шортики - другому мальчику, колготки - какой-то девочке. Никита отбивался и плакал. А она продолжала. Майку сорвала и тоже отдала кому-то из детей. Затем стащила трусики. И в таком виде поставила перед всеми на подоконник.
Дети легли в кроватки на тихий час. А Никита все стоял на подоконнике зареванный и голый. Перед всеми. Елена Семеновна даже не разрешила ему прикрывать ручками его писю. Только через час воспитательница разрешила одеться.
Когда я его спросила, почему он сразу все не рассказал мне, он ответил: «Мне было стыдно».
Конечно, я тут же побежала к заведующей садиком, все рассказала. Она вызвала воспитательницу, поругала ее. А та даже не поняла, за что? Говорит: «Мальчик плохо ел, я хотела его заставить лучше кушать».
Я тогда перевела Никиту в другую группу. Сейчас он уже школьник. Ходит в первый класс. На уроках ему нравится. Но я часто думаю, забыл ли он то унижение? Как оно может дальше сказаться на его жизни? Я, например, никогда не забуду, что сделали с моим мальчиком. И никогда не прощу».
ПИСЬМА В ТЕМУ
«В младшей группе детского сада за какую-то провинность воспитательница сняла с меня трусики и поставила в палату к мальчикам. Мне было очень плохо и до сих пор плохо, когда вспоминаю об этом. Пытаюсь забыть и не получается, потому что обязательно находится очередная тварь, наслаждающаяся унижением ребенка».
Ольга. Самара.
«У нас в детском саду наказали мальчика. Его раздели догола, и он в ужасе бегал между нами, одетыми, и, как я сейчас понимаю, был в жесточайшем шоке. После этого я отказалась ходить в сад. Взрослые, что же вы делаете!»
Наташа. Санкт-Петербург.
КОММЕНТАРИЙ ВРАЧА
Евгений Кульгавчук, психиатр, сексолог:
В закрытые учреждения, такие, как детские сады, школы, спортшколы, иногда попадают люди с нарушениями психосексуального развития. Они готовы получать меньшую зарплату, но иметь возможность реализовать свои наклонности, используя, по сути, свою неограниченную власть.
Раздевание ребенка и выставление напоказ его наготы - это проявление садизма: если унизить, так максимально. Вполне возможно, такие педагоги-садисты в своем детстве нечто подобное испытывали по отношению к себе. Механизмы развития такого поведения могут быть разные: от позиции «вот вырасту, буду сильный - отомщу», до принятия такой формы поведения как нормы: «Меня унижали, и ничего, вырос. Теперь и я буду унижать». К сожалению, эта проблема бесконечна. Точно по таким же правилам распространяется насилие в семье - как социальная болезнь...
МНЕНИЕ ПЕДАГОГА
Анна Потанина, директор психолого-педагогического центра «Норма-плюс»:
Если бы подобное с ребенком случилось до двух лет, наверное, серьезных последствий для его психики не возникло бы. Половая идентификация происходит в 3 - 4 года: дети начинают различать мальчиков и девочек, обращают внимание, что они по-разному устроены. Описанное читателем «наказание унижением» может привести к двойной психической травме: малыш испытывает стыд и одновременно осознает, что над ним совершено насилие. Это может проявляться в кризисные возраста: в 7 лет ребенок будет плохо адаптироваться в коллективе, появится завышенная или заниженная самооценка, серьезные конфликты с окружающими. А в 14 лет, когда подросток начнет пробовать себя во всевозможных «геройствах», может появиться неадекватная оценка опасности.
Если вашего ребенка наказали таким образом, нужно срочно менять детский сад и добиваться самого сурового наказания воспитательницы. При этом ни в коем случае нельзя акцентировать внимание ребенка на произошедшем. Тогда психотравма, может быть, забудется.
Как вы считаете, что является причиной таких «педагогических методик»? Приходилось ли вам сталкиваться с «воспитанием унижением»?
В разговоре с родителями школьников начинающий педагог заявила, что не видит в таком наказании ничего особенного.
Теперь Светлане путь в детские лагеря заказан. 19-летняя студентка педагогического приехала в «Солнечный» поработать вожатой, а стала фигуранткой громкого уголовного дела. Областной следственный комитет обвинил девушку в том, что она заставила четырех мальчиков в спальне раздеться догола и стоять в чем мать родила 15 минут. Такое вот эротическое правило в детской игре «Три скрипа». Ребята во время тихого часа шумели и после третьего замечания были наказаны таким оригинальным способом. В тот же день воспитатель от Бога Светлана после отбоя вывела сразу 10 мальчиков в коридор корпуса и заставила там стоять несколько минут в одном нижнем белье.
Если не успокоитесь, будете голыми стоять на улице! - пригрозила вожатая.
Так гласит версия следствия. А грозит по статье «Неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего» до трех лет лишения свободы! Также девушке могут на пять лет вообще запретить приближаться к детям.
«Играли в «Три скрипа»
«Комсомолка» съездила в лагерь «Солнечный», и поначалу сложилось впечатление, что, не до конца разобравшись в ситуации, перепуганные родители подняли шумиху. Полицейским и проверяющим из министерства образования Света рассказала вот такую историю.
Накануне ночью мальчишки из четвертого отряда никак не хотели ложиться спать. Я сказала им, что если они не успокоятся, будут играть в игру, которая называется «Три скрипа», - поведала вожатая. - Суть ее сводится к тому, что после трех скрипов они будут наказаны. Дети согласились, тут же успокоились и уснули. Однако на следующий день начали шутить со мной и спрашивать, будут ли они еще играть в такую игру. Ну, посмотрим, как себя вести будете - отшутилась я. - Наступил тихий час. Но в одной из палат спального корпуса начали шуметь. Тогда я этим мальчишкам и сказала, что, мол, все - играем в «Три скрипа», если не угомонитесь, будете 15 минут стоять голенькими! У меня и в мыслях не было ничего такого. Я просто их припугнула. И признаю, что виновата. Не стоило говорить подобное. Но я и пальцем к ним не прикоснулась. Когда ребята продолжили егозить, я попросила их подняться с кроватей и постоять, чтобы успокоиться. Мальчики были в шортиках, они встали, а я пошла проверять детей в других комнатах. Когда заглянула к ним снова, ребята уже мирно сопели. Прошло всего минуты полторы. А чтобы кого-то раздевать, ни в коем случае!
Может, мальчишки все нафантазировали?
Никто из ребят версию случившегося не подтверждает. У других родителей тоже претензий нет, - глядя в глаза, сказала директор лагеря. - Мамы и папы не стали забирать ребятишек домой. Мальчики, наоборот, просили оставить их в лагере, где им очень нравится.
Самих детей от журналистов оградили и родители, и правоохранительные органы, и работники лагеря.
«Весь отряд хихикал над сыном и другими мальчиками»
Нам удалось пообщаться с отцом 11-летнего Стаса, который стоял те самые 15 минут голым.
На следующий день после ЧП Андрей вместе с женой, ничего не подозревающие, приехали проведать сына.
Мы обосновались в беседке у ворот лагеря, попросили охранника на КПП позвать сына, - начал свой рассказал мужчина. - Рядом стояли другие родители и рассказывали. Мол, вожатый напился на дискотеке и стал снимать штаны при детях. Мол, кухонные работники приняли на грудь, и никто не накрыл столы. Мы слушаем это, не вмешиваемся, но уже переглядываемся. Тут вожатая приводит Стасика и в этот момент один из родителей сообщает: «Мы приехали сына забрать. Он позвонил и рассказал, что мальчишек из соседней комнаты воспитательница раздела догола». Стас, опустив голову, признался. Тогда эта вожатая начала на повышенных тонах общаться. «А как вы хотели, я, что, должна была бегать по отряду и всех успокаивать?» Да, - говорит, - постояли голыми в комнате. Она призналась и спросила, а что такого-то? Ну, было и было, мол, этого же никто не видел, мальчики стояли в своей комнате. Более того, девушка рассказала, что ее саму, когда она была маленькой и ездила в лагерь, три раза ставили возле корпуса голой.
После этого родители твердо решили - все, Стас там не останется. Его отец прошел на территорию, чтобы увидеть других ребят.
Возле площадки стоял их отряд и все хихикали над сыном и мальчиками, - продолжает Андрей. - День всего прошел, а знал уже весь лагерь, причем девочки тоже. Как тут оставишь пацана? На них пальцами показывали и травили. Это же унижение!
Дети только пожали плечами.
А что мы могли сделать? Вожатая сказала, что если сами не разденетесь, она сама снимет с нас трусы и буду водить за руку по лагерю! - рассказали ребята.
Когда взрослые пригласили старшего воспитателя, до нее не сразу дошло, о чем речь.
Она рот открыла! Глаза по футбольному мячику! - вспоминает Андрей. - Потом появилась директор, они поняли, что это грозит уголовным делом. Вожатая решила извиниться, но мы не приняли ее извинения...
Как это скажется на психике ребенка в будущем? - спрашивает отец. - Мальчик, может, сейчас и не осознает, но заноза останется, червячок будет точить. Мы обязательно поведем сына к психологу. Обиды на сексуальной почве - это очень серьезно в детстве.
Стаса и еще двух мальчиков родители забрали из лагеря. Еще одного ребенка заберут в субботу. Следователи уже опросили их, а также тех ребят, которые находились в соседней комнате и все слышали. Следственный комитет продолжает разбираться в этом случае.
Кстати, у отца Стаса есть неопровержимые доказательства того, что дети не выдумали всю эту историю.