Общественность будоражат проблемы с усыновленными в Америку русскими детьми. Да и в нашей стране хоть и выросло количество приемных детей - но и процент возврата велик. Люди берут детей из лучших побуждений - и не справляются. Почему? Кто виноват? Что необходимо понимать прежде всего, если хочешь взять в семью ребенка? Об этом «НС» беседует с Марией КАПИЛИНОЙ - психологом, которая более 20 лет занимается профессиональной помощью семьям с приемными детьми.
Сверхзадача бывает посрамлена
- Почему люди берут приемных детей в семьи? Бывают мотивы, грубо говоря, «неправильные», из-за которых через какое-то время ребенок возвращается в детский дом?Лучше говорить - мотивы, которые помогают, и мотивы, которые могут затруднить отношения с приемным ребенком. На самом деле нет мотива, гарантирующего, что отношения будут максимально благополучными. Но очень важно понимать свои подлинные ожидания от ребенка и то, ради чего вы это делаете, что его приход в вашу жизнь значит для вас. Затем - постараться соотнести это с мнениями профессионалов и опытом «действующих» приемных родителей. Вероятно, в ходе такой «коррекции» ожидания станут более реалистичными. Ведь именно ощущение обмана, даже возмущение «несоответствием действительности желаниям», является частой причиной возвратов детей в детские дома. Человек, например, хочет «пожалеть сиротку», а сиротка окажется агрессивным, с независимым характером, не желающим, чтобы его жалели, да и «благодарности» за факт семейного устройства особо не испытывает - «я вас не просил!». Вот и готов конфликт.
Мотив «полюблю, если...». Иной раз люди, беря ребенка, уже ожидают от него определенных качеств и мечтают, каким он вырастет. Это рискованная идея. Когда для любви требуется соблюдение каких-то условий: я полюблю тебя, если ты... (похудеешь на 20 кг, переменишь характер с задумчивого на веселый и т. д.). Примените подобные условия к себе - хочется соответствовать? Или протест возникает, даже если требования в целом правильные? Ребенок, переживший отвержение (а он воспринимает потерю семьи как отвержение - ведь его родители позволили расставанию произойти, значит, он просто не ценность), невысокого мнения о своих шансах на любовь. И даже обладая потенциальными способностями, в ситуации «заслужи любовь» вряд ли чего достигнет. А приемные родители будут глубоко разочарованы.
Мотив «закрепитель». Не просто риск, а прямо беда, когда между супругами сложные отношения и они считают: возьмем ребенка - отношения между нами наладятся. Но где тонко, там и рвется. Приемный ребенок - это всегда дополнительное напряжение в семье. Кроме того, эти дети нуждаются в стабильной обстановке и надежности. А если эмоциональная атмосфера в семье неблагополучная, они не чувствуют себя в безопасности, и такую «лодку» всегда «раскачивают». Получается ровно противоположный результат! Людям сначала нужно решить свои проблемы, а потом уже брать ребенка.
Мотив «замещения ушедшего» - когда люди потеряли своего ребенка и берут в семью приемного. Они с приемными детьми находятся в похожей ситуации: и те и эти знают, что такое терять. И если взрослые со своей утратой справились: она принята ими, скорбь осталась, но есть любовь, и есть понимание смысла, - то они могут прекрасно помочь этим детям восстановиться в жизни, потому что знают, как это - умереть вместе с тем, кого ты потерял, и потом родиться заново. Но с другой стороны есть опасность, что, если люди не пережили утрату и ими втайне движет мотив вернуть ушедшего ребенка, они этого берут как бы на замену тому. И со временем обнаруживается, что этот приемный ребенок, во-первых, совершенно другой, во-вторых, он не дает людям те чувства, которые у них были с ушедшим ребенком. Того, о ком они скорбят, по-прежнему нет. Зато есть куча проблем, принесенная «новеньким». И у людей может возникнуть ярость на приемного ребенка, как будто он их в чемто обманул.
Мотив «послушание». Опасный мотив, когда люди решают: раз мы христиане, мы должны воспитать приемного ребенка, даже если нам не очень хочется. Когда такие вещи делаются из «внешнего» долга, из каких-то высоких соображений - они всегда плохо кончаются. Другой человек не может быть средством для достижения целей и воплощения идей. А цель в данном случае - не ребенку помочь, а героем стать, подвижником.
Аналогичный мотив - быть «родителями на пятерку» . В таком случае самоуважение родителя напрямую зависит от успехов ребенка. А он в своем развитии с какими-то вещами справляется, а в чем-то терпит фиаско. Он споткнулся - надо помочь подняться. А если мы его спотыкание воспринимаем как угрозу своему статусу, если из-за него мы «плохие», то мы на него злимся за его проблемы. Естественно, отношения портятся. Конечно, рефлексирующим интеллигентам сложно. Они часто склонны ставить себе сверхзадачи, в том числе и с приемными детьми. Сверхзадачи бывают посрамлены. Правда, здоровые внутренне интеллигенты по ходу дела справляются и говорят: ну и ладно, ребенку хорошо, делом занят, с людьми почеловечески общается - и хватит этого, и слава Богу.
- Должны ли у приемного родителя быть какие-то «особые качества», особый опыт?
В первую очередь очень важно, чтобы у родителей был реалистичный взгляд на то, что такое приемный ребенок. Необходимо заранее читать литературу по проблемам приемных детей, общаться вживую или на форумах с уже состоявшимися приемными родителями. Существуют тренинги и школы приемных родителей - они дают некие навыки и определенное испытание себя.
Опыт воспитания собственных детей - это хорошо, но с приемным ребенком своя специфика, и стать прекрасными приемными родителями могут люди, не имеющие собственных детей. Скорее важны личностные качества, такие как терпение и терпимость к отличиям. Когда люди не пугаются и не становятся агрессивными, если ребенок делает что-то не совсем понятное для них, не совместимое с их укладом. Вторая важная вещь - у людей должно быть много энергии. Дети, у которых есть дефицит родительской любви, проблемы в развитии, пережитые стрессы, требуют очень много сил. И иной раз эту свою потребность в поддержке они выражают не самым приятным образом. Очень важно, чтобы у людей элементарно хватало физических и психических сил. Потому что, если нагрузка, которую привносит ребенок, людей истощает, раздражает, провоцирует гнев - это проблема взрослых, а не ребенка.
И еще одно важное качество - люди должны быть устойчивы к проявлениям агрессии. Если по опыту общения они знают за собой, что проявление агрессии или цинизма выбивает их из равновесия, может стать причиной, чтобы прервать общение с другим человеком, если важным условием для общения является понятность другого - в этом случае с приемным ребенком может оказаться невозможно жить. Ведь приемные дети чаще всего оказываются из другой среды, чем люди, которые хотят взять их в семьи. И, как у всех травмированных детей, у них много боли и агрессии. Родителям это надо учитывать.
И еще, людям, склонным впадать в самокопание, зацикленным на своих сложных многообразных чувствах, с приемным ребенком будет трудно. Он их «заклинит» до ступора... Но бывает и наоборот, некоторые выправляются: по сравнению с приемным ребенком все надуманные проблемы рассеиваются. Жизнь все ставит на свои места, люди учатся думать по-другому и становятся гораздо проще: чувства укрепляются, разум проясняется. И они говорят потом: благодаря приемному ребенку мы избавились от многих собственных проблем.
Жизнь после смерти
- О чем потенциальному приемному родителю лучше знать заранее? Есть какие-то «особые свойства» приемных детей?Специфического поведения приемных детей нет. Есть специфические источники проблем, но проявляются они у всех по-разному.
Эти дети пережили атомную катастрофу. Жизнь после утраты семьи - это жизнь после смерти. Просто дети не переживают это так на сознательном уровне, но внутри у них все вдрызг разбито. И мы должны понимать, что будем собирать это по кускам. И не все части присутствуют. И никогда склеенное не будет таким, каким оно было бы целым, и это трудно. Степень трудности может быть разная.
Как ни странно, жизнь с приемным ребенком ближе к браку, чем к родительству. Как и в браке, с приемными детьми очень часто мы спотыкаемся о свои несовершенства. Дети бьют по самым слабым местам. Почему? Потому что они нуждаются в надежности. И проверяют нас на прочность. Не со зла и не из холодного экспериментаторства - для них это жизненная необходимость: если мы справляемся с ними, значит, мы сможем их и защитить от всего плохого. И очень часто этот ребенок может как раз нам помочь выйти на какие-то наши несовершенства, переживания, страхи. И если мы их разрешим, то и с ребенком останемся, и свои внутренние нестроения управим. Так что с этой точки зрения ребенок может даже и помочь.
Но нельзя забывать, что мы принимаем в свое сердце другого человека с его собственной судьбой, историей, этот путь очень тернистый и болезненный, нам приходится оплачивать чужие счета, врачевать боли, принимать гнев этого ребенка, хотя мы перед ним ни в чем не виноваты, просто в его прошлой жизни была катастрофа. Логика раненой души чужда логике интеллектуальной.
Например, приемным детям очень трудно просить прощения, и они не хотят ни за что чувствовать себя виноватыми. Почему? Потому что способность признать свою неправоту восходит к очень глубоким вещам, а именно - к любви. К пониманию того, что ты теряешь любовь, когда ты виноват перед кем-то. И что попросить прощения - путь эту любовь восстановить. Что любовь больше и дороже, чем страх, что тебя не простят или накажут. Но больше и дороже, когда она есть. А когда у ребенка поругано это все или не было никогда, для него признать свою вину - значит просто признать право другого тебя наказать, а восстанавливать нечего. И прежде чем он научится принимать и отдавать любовь, он должен выплеснуть то, что у него есть, «место освободить» в душе; потом нужно, чтобы он узнал, что бывают другие отношения, в которых есть чувства; дальше - чтобы понял, что это такое - прощение, мир; ну и если к тому времени мы все останемся в живых - то, может быть, тогда мы узнаем, что наш ребенок тоже умеет любить и просить прощения.
Так же, например, с воцерковлением приемного ребенка - важно понимать, что дети про любовь к Богу узнают из любви родительской. У приемных детей образ Божий замутненный, искаженный, и мы не знаем, как именно. Воцерковление должно следовать за отношениями, не в ущерб им. Дети доверяют не словам.
Так же и с благодарностью. Приемные родители в глубине души ожидают ее от ребенка. И обычно предполагается, что благодарность с его стороны будет выражаться в том, что он просто будет послушным. А у детей любовь и послушание - часто разные вещи. И потом, мы ведь любим своих родителей не за сам факт, что появились благодаря им на свет. Так же и для приемного ребенка факт, что его взяли в семью, сам по себе еще не является основанием для благодарности. Благодарность вырастает, когда в сердце ребенка начнет просыпаться опыт нормальных человеческих чувств и отношений. Прежде чем это случится, много чего с ним должно в семье произойти. И люди бывают обескуражены, что ребенка взяли, а он живет, как будто так и надо. Еще и может сказать: «А я не просил, чтоб вы меня брали. И вообще хочу обратно в детдом».
- И как же реагировать родителям, если ребенок так говорит?
У родителей должна быть изначально уверенность, что ребенку в любом случае лучше в их семье, чем без семьи и дома. Если ее нет, тогда и начинают возникать всякие проблемы. Должно быть четкое понимание, что мы это делаем не для одобрения ребенка, не для его благодарности, мы это делаем, потому что это наша ответственность взрослых людей перед Богом, перед собой. Так надо, потому что есть какие-то правильные вещи, которые должны быть: у ребенка должен быть дом, кто-то должен о нем заботиться, в жизни должно быть место добру и справедливости. И когда ребенок нам говорит: «А я не хочу, чтоб это было», мы говорим: «Знаешь, а я хочу. Я так делаю, потому что я чувствую сердцем, что так правильно, и я не сомневаюсь. Вырастешь - разберешься». Должна быть уверенность, которая не зависит от того, что тебе ребенок сказал сегодня за завтраком.
На самом деле даже подросток так говорит не потому, что действительно считает, что эта семья ему не нужна. Дети так могут говорить, потому что проверяют границы. И еще потому, что в какой-то момент у них начинается переоценка ценностей.
Когда ребенка берут в семью - это акт воли родителей. Ведь ребенок не знает всех последствий. У него есть какая-то идеальная картинка и робкие надежды. И когда начинаются трудности и ребенок говорит, «я с вами не хочу жить», - родителям нужно понимать, что за таким поведением чаще всего стоят попытки пробиться к подлинной близости. Так ребенок приходит к подлинному принятию этих людей как родителей: через все свои несогласия, сопротивление, упрямство, неумение любить - через все это он хочет на самом деле поверить в то, что это его семья. Дети хотят, чтобы их удержали.
Крайне мало детей, которым действительно не нужна семья - у них все отрубилоотрезало, и крайне редко бывает, что вот именно эти люди не могут воспитывать этого ребенка. Какая-то совсем кризисная ситуация должна быть рассмотрена специалистами, и выводы должны основываться отнюдь не на эмоциях.
Ну а если ребенок недавно попал в семью и просится обратно, это чаще всего связано с тем, что он просто элементарно начинает скучать по тем людям, которых оставил, или ему сложно привыкнуть к новой обстановке. И тут очень важно ребенку сказать: ты знаешь, теперь твой дом здесь, а твоих друзей, воспитателей мы съездим навестить попозже.
Вообще, при возникновении любых сложных ситуаций родителям не стоит опускать руки. Ошибок, конечно, не избежать, но в большинстве случаев они не смертельны. Приемный родитель - это не человек со знаком качества, это обычный человек, который просто старается изо всех сил. Бывают ситуации, когда действительно очень трудно с этими детьми, и нет ничего зазорного, чтобы обратиться за помощью к специалистам.
Нет признаков, по которым можно сказать: ну, все понятно, вот такой ребенок, я буду делать то-то и то-то - и все будет отлично. Единственный выход - как можно больше знать про приемных детей, тренировать волю, терпение и воспитательские навыки, не сдаваться и относиться к этому, как к делу, которое я хочу сделать максимально хорошо. А там - как Бог даст.
Беседовала Марина НЕФЕДОВА
– С “законом Димы Яковлева” мы живем уже пять лет. Меняется ли ситуация – стали больше у нас усыновлять детей?
– Политически оценивать законы Димы Яковлева я не буду, это бесполезно объяснять. На мой взгляд, это нас подстегнуло в смысле “а давайте докажем, что мы тоже можем”. Да, в федеральном банке сейчас 52 тысячи детей, какое-то время назад было 140. Но и возросло количество возвратов.
Так получилось, что этот закон поставил перед нами самими условие, что нужно что-то делать. И мы оказались не готовы.
Что было сделано. У нас существуют школы приемных родителей. У нас принят закон. У нас можно эту школу пройти. Но у нас практически напрочь отсутствует система сопровождения, без которой вся эта подготовка – просто последняя песня.
Например, подбор ребенка у нас организован неправильно – все сводится к тому, что надо быстренько его пристроить. У нас родители выбирают ребенка, а ребенка родителю должен подбирать специалист. Посмотреть на ребенка, на родителя и сказать: «Вы друг другу не подходите. Какой бы он ни был с бантиками и бусинками, вы через три года его вернете». И это – ответственность специалиста. А у нас ответственность на родителях, и часто они эту ответственность не понимают. Берут детей и возвращают.
Большинство родителей хотят детей маленьких, от 0 до 3, а на детей от 7 и старше очереди особо не наблюдается.
Взять для примера Владимирскую область, там 180 детей в федеральной базе данных. Приемных родителей, которые хотят взять детей из детских домов, 120. Но они никого не берут.
Получается, есть очередь, есть дети, но проблема не закрыта, потому что все хотят маленького. А подростки, да, уже хапнули жизни, они сложные, им сложно, с ними сложно – и люди не особо рвутся. Мы берем не щенка и котенка, а гладиатора в свою семью – не все готовы, и это можно понять. А те, кто взяли и не справились, возвращают его обратно.
– Количество детей сократилось в детских домах вдвое, а во сколько раз увеличилось количество возвратов?
– Два года назад было порядка 7,5 тысяч. Думаю, в этом году будет порядка 8-9 тысяч. Возвращают же не в том году, в котором взяли, проходит время. Часто это родственная опека, например, бабушки, возвращают. Это вопрос к органам опеки, которые работают так, что бабушка берет, не справляется и сдает. Что сделали, чтобы помочь ей?
Возвраты растут еще по другой банальной причине – переизбыток ресурсов, к которому ребенок привык в детдоме. Дети не хотят жить в семье, работать и учиться. Им проще вернуться.
Вот, например, реальная история, одна девочка говорит: «У вас скучно, неинтересно. Там у меня каждый день праздники были, подарки, я сейчас iPhone прошляпила, я хочу обратно. Верните меня обратно».
После волонтерских и спонсорски одариваний многие дети не хотят в семью. Если они туда попадают, они хотят обратно к «халяве». И наша задача – сделать так, чтобы ребенок понимал, что приемный родитель даст ему будущее.
– Что происходит с иностранными усыновлениями в Европу, которые остались – они сейчас какую-то роль играют?
– Часто органы опеки перестраховываются по любому поводу и тормозят усыновления даже в страны, с которыми у нас есть договоры. Как бы чего не вышло.
Мы направляли одну девочку с синдромом Дауна на проживание в финскую семью, где тоже есть ребенок с синдромом Дауна. Но опека перестраховалась и сказала: “как-то мы боимся” – и ребенок так и остался в детдоме.
У профессионала не должно быть личного. Оно должно включаться тогда, когда нужно зайти за профессиональное, чтобы что-то еще дополнительно сделать. Но у нас, к сожалению, профессионального мало, у нас очень много личностного восприятия, что мешает профессионализму.
– Пример из разговора с мальчиком из детдома: когда приходят потенциальные родители, им демонстрируют детей, как правило, на каком-то уроке – что-то мастерят, копошатся, такие все позитивные, что-то делают. Но затем на детей воспитатели выливают ушат грязи: неуправляемые, агрессивные. И у человека, который посмотрел на детей и вроде бы был потенциально согласен, тут же все желание пропадает. Это действительно так?
– Достаточно часто бываю на конференциях и слышу, как сотрудники или директора говорят о детях такие слова, которые также говорят о детях сотрудники пенитенциарной системы, например, называют их “контингентом”.
Когда я слышу это слово, я понимаю, что передо мной люди, которые не занимаются детством, они занимаются контингентом. Действительно, дети непростые, но вместо профессионального отношения, есть уже некое озлобление на этих детей. И это все естественно, нет никакого умысла. Но проблема в том, что, чтобы показать истинное лицо ребенка, с ним нужно хорошо поработать. А когда приемный родитель приходит, сотрудники детского дома просто включают режим «спонсор приехал».
Здесь вопрос несистемности, непрофессионализма в деятельности учреждений. А от этого страдают и дети, и приемные родители, которые получают кота в мешке – они не знают ничего о ребенке.
Надо, чтобы сказали, что у него проблемы с учебой, он заикается, у него мама сидит в тюрьме. Чтобы приемный родитель думал: здесь я смогу, здесь не смогу. А когда ему рассказали, что Танечка умеет танцевать, петь и она красивая – это не позволяет что-то изменить – и у ребенка, и в семье.
– Возможно ли у нас устроить такую систему, как в некоторых странах, когда отсутствуют детские дома, а есть временные центры, чтобы устроить ребенка в семью?
– Нереально. Наше общество очень холодное.
Детские дома – это показатель отношения общества и к детям, и к самому себе. Общество не пассионарное, закрытое, не здоровающееся, живущее для себя – общество эгоистов.
По большому счету, в здоровом обществе ребенок до детского дома дойти просто не может. Его схватят либо родственники, либо друзья, либо знакомые, либо подруги, либо сосед. А у нас ребенок идет и не знает, где запнуться, потому что никто ему не предлагает семью, лишь бы только он не попал в детдом.
– Вы говорите, и складывается впечатление, что это качество – характеристика нации, что нельзя что-то изменить какими-то мерами сверху. Получается, американцы другие? Наверное, и там обычные люди?
– У нас в стране катастрофический уровень бедности. 26 млн населения живет за чертой бедности. Я лично убежден, что если у человека есть материальные и другие проблемы, проблемы взаимодействия внутри общества, то ему некогда оглянуться на несчастного чужого ребенка. Он копается в своем огороде.
Например, мы устраивали ребенка в сад с огромным боем с нашей неповоротливой системой образования. И мы бы никогда его не устроили, если бы не выполнили ряд бюрократических вещей. А многие не знают, что нужно выполнить. Это и вопросы юридической грамотности общества и готовности побороться. Я готов за себя побороться, за свою семью постоять. Многие не готовы и не хотят этого делать.
Американцы и с материальной точки зрения находятся в другой ситуации, и общество более сплоченно.
У нас все сплачиваются, когда на ТВ деньги для больных детей собирают. Это тоже неправильно – этим должно заниматься государство. Мы нефть качаем, газ – почему мы должны собирать “налоги” с нашего населения, которое уже налоги сдало?
Все эти перекосы приводят к тому, что общество не понимает, где его роль, а где государства. Получается, что народ – слуга государства. Замордованный, уставший, униженный, зашоренный пропагандой, телевидением, радио, газетами, он не понимает, в какой стране живет. Мы живем под собой, не чуя страны. Какой там ребенок? Некогда остановиться и задуматься, что в сердце есть место для другого человека – для ребенка.
Беседовала Дарья Авраменко
Видео: Анна Шульга
Власти и общество в России стали серьёзно задумываться о специфике семей с приёмными детьми, об их принципиальных отличиях от семей кровных лишь сравнительно недавно. Школы приёмных родителей и другие службы поддержки стали распространяться только в начале 2000-х годов. Почему раньше об этой проблеме мало кто задумывался – тема отдельного разговора. А вот о том, как теперь осуществляется помощь приёмным семьям в кризисных ситуациях, рассказывает руководитель работающего в Санкт-Петербурге проекта «Ребёнок дома » службы сопровождения Северо-Западного благотворительного фонда «Дети ждут» :
Мы встречаемся с кандидатами до начала занятий в школе приемных родителей и прорабатываем разные темы – мотивации приёмных родителей, факторы, которые влияют на успешность адаптации ребёнка в приёмной семье. У кандидата всегда есть возможность задать нам какие-то вопросы, которые его беспокоят. Во время обучения кандидаты могут обратиться к специалисту в индивидуальном порядке. В завершении обучения прежде, чем выдать кандидату Свидетельство о прохождении обучения и психологическое заключение, мы с ним смотрим, какие остались сомнения у него и у нас, как специалистов. Мы вместе изучаем возможные факторы риска. Наши специалисты встречаются со всеми членами семьи кандидата, чтобы видеть их отношения, все ли готовы принять этого ребёнка.
Мы стараемся честно и достоверно рассказывать людям о том, что может случиться с ними как с приёмными родителями. У нас есть экзамен, где мы разбираем кейсы кризисных ситуаций, возникших на разных этапах в разных семьях, в которых были риски вторичных отказов.
Приёмный ребёнок приходит со своим опытом. Этот опыт травматичный. И когда я консультирую тех, кто только собирается стать приёмным родителем, мне приходится проговаривать, что приёмный ребёнок - это не то же самое, что ребенок кровный. Он другой, у него есть своя жизненная история, которую взрослым нужно признать и уважительно к ней относиться. Это совсем другой путь. Принимая ребенка в семью, мы сами выбираем такую непростую дорогу - проживать вместе с ним его травмы, утраты, проблемы, которые он приобрёл до прихода к нам. Ведь даже очень маленький ребёнок переживает предательство родителей, которые его не хотят ещё до его рождения, когда от него отказываются в первые дни после его появления на свет, когда он ещё совершенно беспомощный. Это тот урон для его психического и иногда физического здоровья, который нам потом придётся всю жизнь вместе с ним преодолевать. Насколько мы на это способны, насколько мы можем быть полезными конкретному ребёнку – этим и измеряется наша готовность стать приёмными родителями. И когда мы говорим кандидатам в приёмные родители о мотивации, то говорим о том, что она тесно связана с глаголом «отдавать».
Как строятся отношения с приёмными родителями после того, как они уже взяли ребёнка в свою семью? Они должны и дальше сотрудничать со специалистами?
- Еще во время обучения мы стараемся построить доброжелательные и доверительные отношения с кандидатами. Поэтому, когда люди заканчивают школу приёмных родителей, отношения с ними уже сложившиеся, и они обращаются за помощью, за советами.
Вот есть зарубежный опыт, когда людям выдают разрешение на усыновление только при условии, что они обязуются общаться со специалистами.
- У нас нет такой задачи – контролировать. По большому счёту, мы и так сохраняем отношения. У человека, который пришел к нам учиться, есть возможность уже во время обучения поменять специалиста, мы откровенно обсуждаем с кандидатом, почему ему в чём-то некомфортно. То есть наше взаимодействие с ним изначально основано на доверии и открытых отношениях. У нас нет принудительного сопровождения и в дальнейшем. Наша задача – сохранять здоровье и ресурсность семьи в целом. Другое дело, что иногда люди просто не готовы прийти к нам и обсуждать что-то, пока не возникло каких-то серьёзных проблем. Но у нас нет градаций, мы не говорим: «Вы – кризисная семья, и с вами мы будем работать, а вот вы – недостаточно кризисная семья, с вами работать пока рано». Иногда наших специалистов приглашают на регистрацию или на крестины ребёнка – это нормальная практика построения отношений с семьёй. И мы стараемся работать с семьёй ещё до того, как возникают кризисные ситуации.
- Есть же люди более замкнутые…
- Практика показывает: чем более замкнутый человек, тем дольше вызревают проблемы. То есть проблемы раскрываются на поздних стадиях, когда их решить уже очень сложно. В этом случае профилактика становится очень затруднительной. Мы можем позвонить и узнать, как дела, но не считаем допустимым вторгаться в частное пространство семьи насильно. По сути, мы работаем со случаями обращения: мы ведём кандидата во время школы, а потом он сам обращается к нам за сопровождением.
- Какие помогающие специалисты работают в программе «Ребёнок дома»?
- Сначала расскажу немного о самой идее. Главная задача проекта – сделать сопровождение семьи комплексным. Все, кто принимает участие в программе «Ребёнок дома», получают поддержку психологов службы сопровождения. То есть в проект приходят семьи по рекомендации специалистов нашего Фонда, которые с ними работают.
Наш проект работает именно с кризисами. И когда ребёнок только приходит в семью – это тоже кризисная ситуация, связанная с его адаптацией. А ещё могут быть, например, проблемы со здоровьем ребёнка, какие-то утраты в семье, переезд семьи на другое место жительства.
Приёмная семья – это с одной стороны такая же семья с детьми, как и все остальные, с другой стороны это семья, порой требующая особой помощи. И мы помогаем семье комплексно – то есть помогаем родителям решать их внутренние проблемы, выявляем причины этих проблем и работаем сними, но работаем также и со последствиями. Вместе со специалистами, постоянно работающими с семьёй, мы решаем, какая помощь будет полезна семье в конкретный период времени.
Конечно, есть и такие семьи, с которыми мы сотрудничаем годами, это семьи, в которых есть дети-инвалиды. Но и в таких случаях мы стараемся действовать так, чтобы родители максимально участвовали в решении проблем. Например, если семья вынуждена нанимать няню для ребёнка, мы оплачиваем услуги няни первые три месяца полностью, а потом – с родителями по долям. С подбором няни мы тоже можем помочь. Мы ищем няню, найдя, проводим собеседование, если нас человек устраивает, мы оформляем его в нашу организацию по договору подряда. Кроме нянь мы в случае надобности находим логопедов, массажистов, дефектологов, репетиторов. У нас есть репетиторы с расширенными функциями – например, у нас есть репетитор, которая к тому же и детский психолог, она очень эффективно работает с мотивацией ребёнка к обучению, когда ребёнку сложно собраться, сконцентрировать внимание на учебном процессе.
Надо сказать, что все специалисты, сотрудничающие с нами, понимают, что программа благотворительная, поэтому работая с нашими клиентами, они соглашаются на гораздо меньшие суммы оплаты, чем они берут просто с частных лиц.
- Что кажется самым сложным в этой работе лично вам?
- Если честно, для меня самое сложное в этом проекте – это присутствие в интернете (смеётся – И. Л.) . Это отнимает много сил и времени. Сочинять посты, просить кого-то о репостах, поддерживать переписку – вот это очень энергозатратное дело. А живое общение с людьми – со специалистами, с семьями, которые к нам приходят, кроме затрат, даёт ещё и большую радость потому, что с живыми людьми взаимодействовать гораздо приятнее, чем в интернете. Но если говорить именно о живом общении с семьями, то очень сложно найти баланс между нашими желаниями и нашими возможностями. Ведь когда обращается мама, у которой несколько детей, хочется сделать всё, оказать все виды помощи. Однако с одной стороны для этого у нас не хватает ресурсов, с другой - это может быть и неполезным: ситуация, когда всё делают за человека, самого этого человека расслабляет. А мы стараемся делать так, чтобы семьи сами тоже находили внутренние ресурсы.
У меня недавно был опыт, когда мы нашли для одной девочки няню, но эта няня не очень подошла семье. И они мне позвонили, сказали, что от услуг этой няни они отказались и нашли другую сами и сами стали оплачивать её работу. То есть для них неудачный опыт стал толчком для поисков собственных ресурсов, которым они очень эффективно воспользовались. Я считаю, что это неплохой результат. Потому, что способность находить ресурсы – душевные, социальные, финансовые – по сути, это то, на что человек и подписывается, когда берёт в семью приёмного ребёнка. Конечно, бывают ситуации, с которыми без посторонней помощи справиться сложно, но умение изыскивать собственные ресурсы – то, в том числе ради чего мы и занимаемся поддержкой приёмных семей.
- На каких этапах жизни приёмной семьи чаще случаются попытки отказов от детей?
- По-разному. Как правило, очень тяжело бывает с подростками. Потому, что пока дети маленькие – они приятные, а подростки становятся «колючими», «ершистыми», они требуют очень больших усилий, но получить от них эмоциональную отдачу, получить удовольствие от общения с ними бывает сложно. С подростками сложно справляться, особенно если речь идёт о ситуации, когда опекун ребёнка – его кровная бабушка. Потому, что бабушка стареет быстрее, чем ребёнок растёт. И иногда пожилой человек понимает, что сил уже просто нет справляться дальше. А до этого к нам эта семья не обращалась, и проблемы накопились в такой концентрации, что решить их стало гораздо труднее, иногда кажется, что невозможно.
- Вы ведёте работу с семьёй, как с системой?
- Да, это изначальный подход нашей службы сопровождения. В случае кризиса мы всегда приглашаем на консультацию семью целиком и работаем со всеми вместе. То есть мы приглашаем всех, кто проживает вместе с ребёнком.
А если приёмные родители только подумали об отказе, но ребёнку ещё не сказали, а к вам уже обратились? Получается, что ребёнку об этом говорите вы?
- Мы считаем, что открытость в отношениях – это большая ценность. Даже если получается плохой вариант, и ребёнок всё-таки попадает снова в учреждение, то когда он всё-таки как-то подготовлен, у него есть возможность собраться с силами, чтобы пережить это. Ведь когда ребёнку говорят: «Мы тебя отвозим куда-то на час», а оставляют навсегда, это ещё хуже.
Но ведь может быть и по-другому. Намерение – это ещё не действие. И приёмные родители могут от усталости или ещё по какой-то причине задуматься об отказе, но потом передумать. Надо ли доносить до сознания ребёнка все внутренние метания взрослых?
- Чаще всего ребёнку всё-таки приёмные родители говорят об этом первым, намного раньше, чем специалистам. Если возникает острый конфликт, то люди говорят друг другу всё подряд. Иногда говорят много такого, чего они на самом деле не думают. Как специалист, я считаю, что признание проблемы – это первый шаг на пути к её решению. А быть неподготовленным – это очень больно. В моей практике есть такая история: девочке было сказано, что она едет в учреждение на семь дней, во время которых остальные члены семьи отвезут другого ребёнка на операцию за границу. И вот её отвезли в учреждение со всеми её вещами и больше ей даже не позвонили. Гораздо более травматично для ребёнка, когда о том, что от него отказались, ему сообщает не приёмный родитель, а психолог.
- Как вы работаете с конфликтами приёмных и кровных детей?
- Для того, чтобы между детьми возникали конфликты, одному из них совсем не обязательно быть приёмным. Кровные дети, особенно с небольшой разницей, тоже нередко конфликтуют.
Если в приёмной семье между ее членами возникают конфликты, и семья обращается за помощью, мы приглашаем всех вместе, выясняем причины конфликта, обсуждаем как его можно преодолеть, какие у участников конфликта есть взаимные претензии, что именно их задевает в поведении другого и что этот другой мог бы сделать (или от чего воздержаться), чтобы не травмировать и не задевать остальных. Если все готовы как-то корректировать свое поведение и уважать друг друга, то это и есть путь к разрешению конфликта. Иногда дети копируют поведение взрослых. Тогда конфликт может быть просто семейным стилем поведения, и с такими конфликтами работать сложнее, потому, что для их преодоления нужна решимость родителей пересмотреть собственное поведение и привычки. К этому готовы не все взрослые.
- Что является показателем выхода семьи из кризиса?
- Когда все проблемы, которые были заявлены семьёй, разрешились. То есть это изменение состояния членов семьи и семейной системы. Если людям стало легче, значит, мы поработали не напрасно (смеётся – И. Л.) . Специалисту видны изменения состояния людей, видна динамика, видно, когда разрешились семейные или внутриличностные конфликты. А некоторые люди, у которых ситуация улучшилась, просто перестают нам звонить. Иногда, если у семьи были когда-то очень серьёзные проблемы, мы сами звоним и спрашиваем, как у них дела. В среднем мы работаем с кризисной семьёй около полугода. За это время семья либо справляется с ситуацией, либо понимает, что всё-таки ребёнок вернётся в учреждение, но это решение будет принято всеми сторонами и у ребёнка будет возможность подготовиться к такому повороту событий.
- Как мотивировать семью на получение профессиональной помощи?
- Когда мы ведём школу приёмных родителей, то стараемся быть с кандидатами максимально искренними и в то же время бережно к ним относиться. И это становится для них мотивацией для дальнейшей работы с нами, так у них появляется готовность к сопровождению. Люди не должны чувствовать какой-то исходящей от нас угрозы, например, нарушения их границ. То есть в нашей школе мы формируем безопасную среду, в которой можно решать любые вопросы, относясь к семье с уважением, поддерживая с людьми тёплые отношения. Люди готовы приходить туда, где они себя хорошо чувствуют.
Благотворительная организация «Семья детям» при поддержке Министерства экономического развития РФ обучила 43 специалистов Свердловской области и Пермского края работе по сопровождению приемных семей. Это сделано в рамках проекта , целью которого является профилактика вторичных отказов от детей, которые были взяты в семью из интернатных учреждений. В мае на площадки проекта для подведения итогов работы была приглашена внешний эксперт Марина Буняк, директор «Института социального проектирования в поддержку семьи и детства» (СПб). В интервью она рассказала, какой должна быть хорошая служба сопровождения.
Реализация благотворительного проекта по обучению специалистов служб сопровождения - это реальная поддержка, которая необходима сегодня регионам, считает Марина Буняк. «Сегодня создано большое число семей за короткие временные сроки, а это влечёт за собой отложенную во времени волну проблем и отказов. Замещающие семьи, принявшие на воспитание ребёнка-сироту, в силу специфических феноменов своего предмета деятельности, автоматически относятся к семьям группы риска. Службы сопровождения призваны снизить нагрузку на замещающих родителей и предотвратить развитие коллапса в семье, когда совместное проживание с ребёнком уже не представляется возможным. При этом актуализируется вопрос не только наличия доступной службы сопровождения, но и её качества работы. Качество определяется специальной подготовкой специалистов, методичностью и технологичностью сопровождения, слаженностью командной работы, надёжностью и пролонгированностью услуг. Таким образом, в цели данного проекта «Семьи детям» заключена миссия создания, развития и закладки качества на основе уже имеющегося опыта работы служб сопровождения замещающих семей» - объясняет эксперт.
- Как развивалась потребность в службах сопровождения замещающих семей?
- Марина Буняк: Это показал сам опыт взаимодействия и наблюдения за приемными семьями. Не секрет, что в 2000 годы начался мощный старт замещающего родительства. Даже тогда, еще без хорошей подготовки, семьи достаточно хорошо брали детей - со всей душой. Но потом начинались скверные процессы – деструкции в семьях и другие печальные вещи, которые приводили к отказам. К сожалению, до сих пор процент отказа в семьях достаточно высок (10% всех приемных детей возвращаются обратно в интернатные учреждения – прим. АНО «Семья детям»). Это явление имеет несколько сторон одна из которых - это то, что ребенок снова остается без родителей уже со вторичной, третичной или еще большей травмой отказа, и второе - дискредитируется институт приемной семьи. Из этой ситуации выходят раненые все. Кроме того, есть развитие событий иного рода - когда семья изо всех сил включает в себе все ресурсы, как говорят «на отжим», и оставляет ребенка в семье. И когда внимательные опытные сотрудники опеки смотрят на такую семью, они понимают, что тут радоваться нечему. Отказа нет, но и счастья в этой семье тоже никому нет. Что называется, со сжатыми зубами родители решились дотянуть до 18 лет ребенка, и пусть потом он девается куда хочет. Для ребенка там тоже счастья нет, он прекрасно понимает, что его терпят, и зачастую неосознанно начинает мстить этой семье. Все это сложные вещи, которые ведут к тому, что из этой ситуации отказа или совместного сомнительного проживания выходят люди, не оздоровившиеся и не укрепившиеся в жизненном плане, а наоборот порушенные и травмированные.
Тогда понятно, что служба сопровождения – это прежде всего функция поддержки семей, и подстраховки в какие-то моменты. Поддержка и страховка укрепляет семью, дает ей дополнительные шансы быть вместе. Не обязательно иногда купаться в счастье, иногда важно просто правильно быть вместе. Это тоже великая вещь. Не секрет, что не все браки искрятся счастьем, но когда зрелые люди уважительно просто вместе что-то делают, то это, наверное, и есть некое событие.
- За какой профессиональной поддержкой идут сегодня специалисты, которые работают с приемными семьями?
- В 90-е люди, конечно, не понимали, зачем вся эта поддержка нужна. Была задача устроить всех детей в семьи – и тогда всем будет счастье. Но нереальность всего этого уже показала наша история. Специалисты это сейчас понимают. Исходя из потребностей семьи и из своих реалий они действительно поднялись на уровень, когда уже ни у кого не вызывает сомнения, что нужна школа подготовки приемных родителей. А сегодня наступил уже следующий этап - люди прошли подготовку и готовы стать родителями, но насколько они устойчивы? Здесь нужна служба, некое лицо, которому доверяют, который обладает специальными компетенциями, чтобы семья могла вовремя опереться на него. Поэтому сегодня специалисты приходят, чтобы узнать, что такое служба сопровождения, какая у нее должна быть структура, как оценить эффективность работы службы. Одно интересное наблюдение - 8 лет назад в Москве я вела семинар о расстройствах привязанности ребенка. Про это многие психологи учили что-то в университетах, кто-то что-то помнил, кто-то нет. Но они не могли тогда понять, что можно рассказывать на эту тему целых 3 дня. Сейчас пришла пора принятия специалистами истины, что эта тема одна из важнейших в замещающем родительстве, без нее никуда в выстраивании отношений между родителем и ребенком. Поэтому тема расстройства привязанности очень востребована и запрашивается сегодня. Еще мне очень нравится, что специалисты приходят с запросами собственной эффективности в отношении с семьей: как не быть судьей семье, спасателем или жертвой, а научиться занимать профессиональную позицию, которая наиболее полезна в отношении работы с семьями. Это говорит о том, что люди уже прошли базовую ступень в этой теме, и перешли на иной уровень существования. В передовых организациях нормальной вещью стала супервизия для специалистов помогающих профессий, когда в кругу профессионалов разбираются трудные случаи в работе, и менторинг – ведение специалистов к поставленной цели. «Семья детям» таким образом помогает специалистам уже многие годы.
Есть ли зависимость работы службы сопровождения с семьей от качества обучения семьи в школе приемных родителей?
- Если родитель что-то упустил в школе приемных родителей, то это обусловлено исключительно его личностью. Профессор Капица когда-то сказал, что слово ученый предполагает, что человека когда-то учили, но это не значит, что он чему-то выучился. То же самое и с приемными родителями. Тренеры могут дать группе материал на очень высоком уровне, но кто-то из группы прекрасно воспримет его, а кто-то пропустит все мимо ушей. Также есть зависимость от отношения родителя к какой-то теме. Например, тема тайны усыновления: кто-то даже обсуждать эту тему не хочет – будет скрывать от ребенка, что он приемный, и все тут, как его не учи. Человек иногда не хочет брать какой-то материал, потому что он его сильно фрустрирует. Поэтому задача службы сопровождения хорошо понимать, что есть темы, которые человек мог не взять. И это специалист должен проговаривать родителям, чтобы обозначить их зоны риска. У специалиста нет задачи решить все проблемы семьи, есть задача обозначить слабые вещи, которые могут повлиять на семью в будущем. Основная задача школы приемных родителей – это дать базовый уровень знаний - минимум - без которого просто невозможно. Но качество этого минимума должно быть высоким. Даже если человек через свои огромные сопротивления слышал какие-то темы, они в любом случае затронут его душу и разум.
Также в школе часто родители принимают решение брать им или нет ребенка в семью. Справятся ли они с этим. И это очень важно. Часто у нас государственные органы считают свом промахом, если в школу пришли 14 родителей, а взяли в семью детей только 7 из них. Спрашивается, на что потрачены государственные деньги? Деньги потрачены на профилактику возможного отказа от ребенка. Оно того стоит, потому что с отказом намного больше проблем.
- Ситуация отказа, когда родитель понимает, что он больше не может. Это норма?
- Это также нормально как ситуация развода супругов. Хорошо ли это? – Нет, это плохо. Там всегда есть травма. Но это говорит о том, что люди все-таки принимают какие-то решения. Представьте, что если отказ не состоится, то там такая жизнь начнется, что не будет продыху никому. Тогда большой вопрос, а стоит ли? Но отказ – это тяжелейшая ситуация.
- Как вы видите структуру хорошей службы сопровождения?
- Самое главное, что я отметила в сегодняшних тенденциях – служба сопровождения не может осуществлять функцию контроля, даже если сама служба находится под администрированием органа опеки и попечительства. Иначе от вас просто разбегутся все родители – и будут правы. Наблюдение в процессе мониторинга - не есть контроль, это возможность оказать поддержку.
Какая служба может хорошо работать? Такая служба состоит из 5-6 человек: руководителя службы (он же, как правило, является психологом), из двух психологов с разной специализацией: семейный психолог, детский психолог, психолог-педагог; также должен быть специалист по социальной работе с юридическим образованием; еще можно включать социального педагога, у которого есть обширная практика; очень хорошо, когда в такую структуру входит врач; сюда же включаем водителя для выезда и мониторинга семей, живущих в труднодоступных местах. И это вполне работающая служба. На такую службу нагрузка должна быть не более 150 детей.
Все семьи не должны одинаково сопровождаться. Всем сестрам по серьгам – это неправильный принцип. Степень потребности у каждой семьи своя и степень глубины неких интервенций в семью тоже разная. Сопровождение – это всегда процесс системный и пролонгированный по договоренности с семьей. Можно, например, приходить в семью с целью мониторинга, просто отслеживать динамику, как куда какие процессы идут: стал ли ребенок лучше учиться в школе, или стал хуже, а что с семейными связями, как проходит принятие ребенка и его адаптация в семье, как адаптация ребенка совпадает с адаптацией родителей. Это не просто отслеживание ради документа. Специалист работаете зеркалом, показывая семье, что у нее происходит. Ответственность специалиста говорить родителям правду. Также в службе сопровождения очень хорошо делать что-то типа школы приемных родителей второго уровня – для углубления компетенций, когда более профессионально даются какие-то определенные темы, которые есть в запросе у родителей. Например, в семью приходит подросток, и в таком обучении рассматривают глубоко именно эту тематику.
- То есть служба должна быть гибкой, готовой постоянно меняться?
- Нужно всегда идти немного вперед. Как бы показывая родителям, что их еще ждет, показывать возможности, но при этом, сильно не торопиться. Впереди семьи не нужно бежать, но нужно всегда показывать пальцем вдаль, что их там ждет. Это и есть сопровождение. Что еще важно - ни в коем случае нельзя делать за семью или человека то, что он в состоянии сделать сам. Я слышала, как начинающие службы сопровождения начинают работу. Я задавала им вопрос: что вы будете делать, если человек потерял работу? Они отвечали - мы найдем ему работу. Так нельзя, человеку нужно дать понять, что он справится сам.
- Некоторые родители не берут помощь, хотя она им нужна, почему?
- Мотивация возникает тогда, когда родитель понимает, зачем ему это. Имеет смысл показывать истории успеха других семей, которых они добились благодаря сопровождению.
- Как вы думаете, как окружение – соседи, школа, врачи - могут помогать приемным семьям?
- Важно просто не жить со своей картинкой в голове. Было бы очень хорошо, если бы двери в школы приемных родителей были открыты не только приемным родителям, но и представителям сообщества, чтобы они понимали этих детей. Общество может помочь тем, что не будет выставлять сверх ожидания ребенку и семье: что они должны любить друг друга, быть хорошими родителями и т.д. Нужно понимать, что те сложности, которые выдает ребенок, которые дико не комфортны окружению, это точно не заслуга приемного родителя. И чтобы справиться родителю нужно время. Нужно дать ему это время, уважение и поддержку. А порой ценно просто не мешать.
У «Семьи детям» как раз есть сегодня небольшой , где мы ведем обучение для учителей школ, чтобы они понимали, что за дети к ним пришли, что они пережили и какой подход к ним нужен. Это действительно сильно меняет их отношение к детям и помогает.
Как вы можете описать ситуацию, которая сложилась со службами сопровождения, в тех регионах, где сегодня работает «Семья детям»?
То, что в Екатеринбурге и Перми сформировалось профессиональное сообщество специалистов, объединенных идеей помогать приемным семьям, – это очень ценно. Ведь до проекта такого не было. Как показывают отзывы участников, раньше многие работали в одиночку. Кто-то пришел к пониманию, как вести свою службу сопровождений, кто-то повысил свои компетенции и более уверенно теперь сможет работать с родителями. Это самое важное.
Как некоммерческим организациям можно выстроить систему сопровождения учитывая кадровые и финансовые особенности?
Для того чтобы вывести сложную семью из кризиса, необходимо год работать с такой семьей, сюда должны быть вложены большие ресурсы и такую качественную поддержку могут дать у нас пока только НКО. В таком деле важна не статистика, главное мерило - это качественно работать с 5 семьями, чем поверхностно с 50. Если НКО взялись за это профессионально, они найдут деньги, найдут или вырастят специалистов. У них все получится.
Александра Кузьмичева: «А потом мы отвели его обратно в детский дом» - эта фраза вызывает едва ли не больше негативных эмоций, чем признание, что ребенка сдали государству его кровные родители. Почему сирот возвращают?
К угрозе возврата, как к угрозе суицида, надо относиться серьезно, даже если тебе кажется, что это попытка привлечь внимание к себе, стеб или что-то еще.
За время работы ресурсного центра для приемных семей с особыми детьми в фонде «Здесь и сейчас» туда обращались 23 семьи, истощенные до того, что мысль о возврате ребенка в детский дом стала реальным планом. Шесть семей в итоге вернули детей, остальным удалось помочь справиться с ситуацией. Конечно, бывают случаи, когда родители уже не готовы принять помощь. Так, одна из семей обратилась с просьбой найти для их приемного ребенка новую семью. Они обращались уже не в первую организацию и ни к какому другому общению были не готовы.
В любом случае, даже если специалисту кажется, что семья говорит о возврате ребенка в форме «воспитательной угрозы», пытаясь привлечь к себе внимание или даже шутя, к этому, считает руководитель ресурсного центра для приемных детей с особыми детьми Наталья Степина, нужно относиться серьезно. Как и при угрозе суицида, нельзя делать вид, что так и надо и ничего не происходит, – сравнивает она.
Какие проблемы могут побудить приемных родителей отвести ребенка обратно в опеку и подписать отказ, если все они понимают, что это огромный стресс для него и в некотором роде жизненное фиаско для них?
Риск первый: родителям не хватает компетенций
«Нехватка родительских воспитательных компетенций», проще говоря – непонимание, почему ребенок себя так или иначе ведет и как на это реагировать. Например, у ребенка СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Пока он мал, родители думают, что справляются, но когда он попадает в школу и «ходит там по потолку», добавляется социальный прессинг. Учителя упрекают приемных родителей, что те плохо воспитали ребенка, а они искренне не знают, что с ним делать – не к парте же привязывать. Постоянно сидеть рядом тоже невозможно. В другом случае ребенок может в 8 или 10 лет хватать все руками, как младенец в три года. «Хватает» – и считает своим, так что его уже называют вором.
«В том и другом случае не работают наказания, работает только помощь», – уверена Наталья Степина. Правда, помощь специалиста будет эффективной только в том случае, если родитель тоже будет потихоньку обрастать знаниями, а с ними и пониманием, что происходит с их ребенком, почему и что нужно делать.
«Если им не до компетенций, мы станем их ресурсом»
Одна семья обратилась в ресурсный центр для приемных семей в феврале и сказала, что в сентябре вернет в детский дом ребенка, усыновленного с 2,5 лет и любимого, который на тот момент учился в первом классе. Ребенок с прекрасной речью, общительный, но его выход в школу превратила жизнь семьи в ад. Кроме того, младшая кровная дочка в семье имела диагноз ДЦП и постоянно нуждалась в реабилитации. Дома каждый день школа обсуждалась со слезами и криками, родители начали срываться и могли ударить ребенка, так что им и самим казалось, что у них ему хуже, чем было бы в детском доме.
«Родители просто не знают, что делать, причем уже долго не знают, а также испытывают давление социальных институтов. На фоне нехватки ресурсов у них наступает истощение. Однако это перспективная ситуация, когда можно помочь», – говорит Наталья Степина.
Если приемная семья так истощена, что им не до освоения новых компетенций (в состоянии аффекта учиться почти невозможно), специалисты центра становятся их ресурсом. Часто бывает нужна социальная помощь – куратор едет в школу и говорит, чтобы теперь за поведение ребенка ругали не маму, а его; психолог центра работает с ребенком и с его приемными родителями, если они на это согласны. Если нужно, для ребенка найдут другую, более принимающую его особенности школу. Всесторонняя диагностика особенностей ребенка происходит параллельно.
«Постепенно мы начинаем рассказывать и показывать родителям, что можно сделать с их ребенком. Во взаимодействии с ребенком мы видим его поведенческие стратегии и отвечаем на них. Когда родители видят, что хотя бы у нас ребенок может долго сидеть на одном месте и слушать, и плюс он ничего ни у кого не стащил, они видят свет в конце туннеля, начинают больше доверять нам, и мы можем помочь семье», – говорит Наталья Степина. Иногда родители, получившие новую стратегию взаимодействия с ребенком, через месяц-другой говорят: «о, мы вам не верили, а оказывается, и от психологов есть польза».
Бывают, впрочем, и люди, не готовые или не способные учиться, им нельзя помочь. Нередко от опеки отказываются бабушки, оформившие ее над внуками после лишения детей родительских прав. Когда дело доходит до подростковых кризисов, бабушки не знают, что делать, и уже не готовы перестраиваться, усваивая новые представления о воспитании.
Риск второй – возрастные кризисы приемного ребенка
С подростками тяжело всегда, даже если с любовью и формированием привязанности у них все нормально. Это время, когда с ними даже должно быть тяжело: молодой человек формируется с помощью протеста, это «сепарация», отделение детей от родителей. Если подростковый кризис смазан, это значит, что он «догонит» человека в 30 лет. Кризис может казаться невыносимым, но чем он интенсивнее, тем короче, если это может утешить приемных родителей.
Иногда возрастной кризис ребенка настигает даже опытные приемные семьи, воспитавшие до того других детей.
Родители часто не готовы к подростковым кризисам. Есть прекрасные молодые приемные семьи, которые сначала ездят в детский дом помогать как волонтеры, потом берут под опеку детей, которые всего лет на 10-15 моложе их самих. У них выстроились детско-родительские отношения, пока ребенок был мал, но он «выскочил» из таких отношений, когда стал подростком. Подросток, как и все дети, нуждается в зоне свободы (зоне уважения) и в зоне безопасности (нужен сильный взрослый рядом, который не пытается стать для ребенка другом, не возлагает на него ответственности за равноправные отношения).
Кровные родственники как фактор риска
Присутствие в жизни приемного ребенка кровных родственников – тяжелый груз для приемных родителей. В школе приемных родителей все декларируют, что готовы принять ребенка со всем его прошлым. Но на практике получается не у всех.
Кровные родители ребенка могут активизироваться в моменты, когда кто-то из них выходит из тюрьмы; могут появляться на пороге без предупреждения и пьяными. Они могут требовать отчета об условиях, в которых живет ребенок, или настраивать его против приемных родителей.
«Чаще всего в этих ситуациях нет медиатора, хотя теоретически органы опеки должны включаться в интересах ребенка. Другой вопрос, хотят ли и умеют ли они этим заниматься. У сотрудников опеки часто нет навыка медиации», – говорит Наталья Степина. На ее памяти не хватило сил коллег, чтобы помочь многодетной, почти профессиональной приемной семье сохранить ребенка, которого они принимали в процессе лишения родителей их родительских прав. Ребенка полгода таскали по судам, что отражалось на его эмоциях и поведении, а приемная семья наслушалась о себе столько нелестного, что решила больше не иметь подобных ситуаций в своей жизни. Несмотря на то, что ситуация не была неожиданной для приемных родителей (их предупреждали), ресурсов семьи не хватило, и они отказались от опеки.
Риск четвертый: меняется структура семьи
Изменение структуры семьи – развод, смерть одного из членов семьи, появление нового ребенка – стресс для любой семьи, в том числе такой, где приемных детей нет. Перестраивается вся система взаимоотношений. Иногда даже потеря работы кормильцем семьи ведет в кризисных семьях к тому, что отказываются даже от кровных детей. Бывает, что супруг может понять, что не справляется с приемным ребенком, после смерти второй половинки, либо ребенок сам начнет реагировать на стресс так, словно мечтает оказаться в детском доме.
По наблюдениям специалистов, есть семьи, где в ответ на любую проблему с уже имеющимися детьми берут нового ребенка. Иногда хочется спросить: не хотите ли сначала наладить ситуацию с уже взятыми? В итоге у семьи не хватает ресурса на всех детей.
Кровные дети часто реагируют на такую неугомонность родителей радикальным ухудшением поведения, чем возвращают взрослых, мечтающих об очередном приемном ребенке, на землю.
Например, кровная девочка 12 лет прямо призналась психологу: если бы она стала лучше учиться, у нее вскоре появился бы седьмой братик. С появления в семье предыдущего приемного ребенка к тому времени прошло всего полгода. Сначала хотя бы появлялись маленькие, которых девочка легко опекала как родных, но в конце появился ее сверстник – ребенок в конкурирующем возрасте. На глубокий стресс кровной дочери мама не обращала внимания: «как это сделать перерыв в опеке и дать дочке отдохнуть? Пока мы молодые, мы можем спасти из системы еще несколько», – рассуждала она.
Риск пятый: неоправданные ожидания и роли
Пожалуй, очевидно: если приемного ребенка берут, переживая горе по умершему кровному, или возлагая на него некие надежды (не обязательно огромные, ребенок не обязан оправдывать вообще никакие) – это рискованная ситуация. Специалисты школ приемных родителей и опек, по замыслу, должны распознавать такие ситуации «на входе», но получается не всегда.
Например, если ребенка берут взамен умершего, приемный сначала помогает пережить горе, а затем попадает в ситуацию обвинения за то, что он живет, а родного ребенка нет на свете. Даже если речь не идет о замещении умершего ребенка, приемный ребенок с инвалидностью может не оправдать надежд по реабилитации и развитию – и это приведет к риску возврата.
Риск возврата в детский дом любого ребенка, в том числе здорового, также повышается, если ему пытаются усвоить недетскую роль. Если родители, в том числе приемные, относятся к ребенку именно как к ребенку, он может быть слабым, капризным, может ошибаться и т.п., и это не разрушит их картину мира. Ребенок требует защиты, любви, он еще не управляет своими эмоциями – это нормально.
Однако случается то, что называется «партнерским замещением», ребенка берут не как ребенка, а как друга или товарища. Например, сравнительно молодая мама берет в опеку подростка и не ждет, что он станет ей сыном, а хочет стать ему другом.
«Боже упаси вас дружить с ребенком – он не может дружить! – предупреждает Наталья Степина. – Дружба означает равенство и ответственность двух сторон. Он будет вас испытывать, бесконечно провоцировать, устраивать истерики “любишь-не любишь”. Попытка выстроить партнерские отношения обречена на провал».
Бывает «несовпадение языков любви»: ребенок выражает привязанность не теми способами, которых ожидают родители. Был случай, когда мама взяла двухлетнюю девочку (сейчас ей уже 14) и все годы говорила: «Она меня не любит, она холодная, она не дает мне тепла». При этом у ребенка сформировалась абсолютная привязанность к маме. Но на открытку на английском языке с текстом «Я люблю свою маму» мама реагировала: «Сразу видно, что у тебя двойка по английскому». Ребенок не знал, как проявить тепло, и вряд ли специалисты в этом случае должны были помогать ребенку, а не маме.
Риск шестой: «в нашей семье такого быть не может»
Бывает, что родители относятся к поступкам ребенка (каким-то словам или, например, воровству) как к разрушающим базовые ценности семьи (сам ребенок ничего разрушить не может, это вопрос отношения – в другой семье те же поступки не вызвали бы такой острой реакции).
Например, в семье трое приемных детей. Старшего забрали из школы на экстернат и не отдали в спорт, хотя ему надо было тратить энергию и получать адреналин, зато поручили забирать из школы двух младших. Сначала дети в школе стали выуживать, что плохо лежит (выудили как минимум семь сотовых телефонов), из дома увели внушительную сумму денег и проиграли их на автоматах.
Когда все это вскрылось, прекрасная, обладавшая значительными ресурсами для воспитания детей семья была в непередаваемом шоке. «Он все в нас растоптал, а мы так его любили и так ему доверяли. В нашей семье никогда не было воров, разное было – свои мальчики тоже были не ангелы, но никогда и никто среди близких ничего не украл», – плакали они. Мама собрала чемоданы, собралась вести всех троих детей в опеку, но позвонила специалисту из ресурсного центра. Оперативная реакция психологов позволила не допустить импульсивного заявления в опеке (которое очень трудно вернуть назад), постепенно в семье произошло примирение.
Дело не в воровстве как таковом, а в реакции родителей. Часто возврат происходит в случае сексуализированного поведения ребенка. Например, ребенок неполных пяти лет, вышедший из семьи, где при нем мама занималась проституцией, не понимая, как окрашены эти действия, занимался публичной мастурбацией уже в первые месяцы после попадания в воцерковленную семью. Мама не могла этого выносить: говорила, что он делает это специально, чтобы вывести ее из себя, зная, как ей противно и плохо от этого. «Какой он подлый! – говорила она о ребенке в 4,5 года. – Он меня этим оскорбляет как женщину, я все могу простить, а подлости не могу».
К счастью, эта семья часто обращалась к специалистам, и со временем они развернулись лицом к ребенку, полюбили его всей душой, сейчас уже взяли второго ребенка (старшему сейчас семь).
Седьмой риск: родители-травматики
Наталья Степина не сторонник теории, что все приемные родители и помогающие детям специалисты – люди, пережившие детские травмы или «изживающие внутреннее сиротство». Однако риск, что травматики окажутся среди приемных родителей, не ниже, чем что они окажутся среди любой выборки людей. В таком случае важно, чтобы помогающие специалисты вовремя распознали родительскую травму и при угрозе возврата в детский дом работали не столько с ребенком, сколько со взрослыми.